Всё, пора в церковь! Выливаю воду из тазика, вешаю на место полотенечко. После процедуры, пяточки стали гладенькие, они и так гладкие, но сразу после пемзочки особенно, мне даже ходить так приятнее.
Надеваю колготки, юбочку подлиннее, почти до колен (я же, как-никак, в церковь собралась), открытые босоножки на каблучке (не зря же я педикюр сделала), блузку с длинным рукавом с закрытым декольте, хотя мне там нечего скрывать. Грудь не растёт, хоть ты тресни! Придётся силикон сделать, хотя зачем? Ради кого всё это, не знаю. Волосы собираю в «хвостик», но всё равно несколько прядей торчит, ну и пусть торчит. Нужно ещё косынку. Так, где у мамы были косынки?
Достаю одну и примеряю. Нет, я так точно на улицу не пойду. Кладу её в свою сумочку. Вспоминаю, как правильно креститься. Три пальца в кучу: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь». Лоб, сплетение, правое плечо, левое. Вспоминаю, что когда-то были целые войны за то, как надо креститься. Люди убивали друг друга за это. Люди реально идиоты.
Перед самым выходом ещё раз чищу зубки и подкрашиваюсь, тоналка с пудрой, ресницы нужно подрисовать, стрелки, тени… Столько всего мне нужно! Ну всё, можно идти молиться. По дороге вспоминаю молитву: «Отче наш…», а как там дальше? Ничего, это же церковь, вспомню.
Двери церкви открыты, толпы народу внутри нет, так, пара бабушек молится, и горят свечи. Я вспоминаю про свечи. Подхожу к старушке возле входа, завязываю косынку.
— А вы не подскажете мне, сколько свечей покупать нужно? — спрашиваю.
— Возьми семь штук, — отвечает она. — За здравие, за упокой… — дальше разобрать не могу. Но я за любовь поставлю — это как минимум. Чёрт, как же я плохо в религии шарю! Вот мамка не научила, теперь самой постигать приходиться. Интересно, а Вика верующая? Она хоть крещёная… а я? Хватит задавать глупые вопросы, мне, наверное, крестик купить надо. Смотрю на цены… не-е-ет, на серебряный мне сейчас точно не хватит, а обычный я не хочу.
Прохожу в церковь, и мне сразу становится дурно от запаха ладана. Здесь такая атмосфера — сакральная. Разглядываю иконы и рисунки на стене. Это же всё что-то значит. Этому же столько людей молится. Понять бы хоть что-нибудь.
Надо срочно прочитать молитву: «Отче наш, слава Тебе. Аминь». Как бы меня Бог за такое не покарал: пришла в церковь, а ни одной молитвы не знаю. Нет, не покарает, знаю, что не покарает, я же к нему с открытой душой и с чистым сердцем. Становлюсь возле какой-то иконы, поджигаю свечу и внимательно смотрю на неё. Горит. Ставлю на подсвечник. Смотрю на икону и начинаю молиться.
«Боже, дай мне счастья, прости, что я такая, какая я есть. В конце концов, ты сам виноват, это же ты меня такой создал. Я её так люблю, ничего не могу с собой поделать! Это сильнее меня, я умереть готова ради своей любимой! Господи сделай так, чтобы Вика ответила мне взаимностью, Аминь».
Читаю молитву и плачу (ну, как плачу… в душе). Хотя глаза у меня постоянно на мокром месте. Я же искренне пришла сюда. Я в поисках любви пришла в церковь, а не в бордель. Хотя это мысль! Так себе мысль, если честно, особенно учитывая, где я сейчас. Надеюсь, я туда никогда не попаду ни под каким предлогом, даже случайно.
Мне так нужна любовь, так нужна! Пусть Вика хотя бы вспомнит обо мне и задумается. Больше я ни о чём не прошу. Вика, Викулечка, Викусенька, любимая моя, солнышко моё, зайчик мой, радость моя! Боже, ну что ты со мной делаешь, хватит уже мучить эту Юлечку! Просто будь со мной, просто будь рядом, мне ведь так мало сейчас надо! Ну зачем тебе, чтобы Юлечка страдала, зачем тебе мои слёзы.
Искренне так молюсь, выкладываюсь; я бы и на колени встала, если бы не боялась колготки порвать. Но ради любви мне ничего не жалко. А может, я неправильно молюсь, надо правильную молитву выучить? Зажигаю ещё одну свечу и ставлю рядом.
Подхожу к той же бабушке, что мне свечи продала.
— А как правильно молиться? — спрашиваю.
— Повторяй за мной, дочка, — говорит она.
Повторяю:
— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе. — Вот говорю и чувствую, как помогает, меня как будто наполняет чем-то. Действительно, прикольно. И почему я раньше никогда сюда не ходила? Даже на душе легче стало. Классное место эта церковь! — Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.
Я говорю последнее «Аминь», и на душе становится легко-легко, как будто я от всего этого освободилась, как будто меня любит весь мир. Наверное, надо крестик купить. Выбираю попроще, из медицинской стали.
— Можно этот? — говорю.
— Конечно. — Бабушка протягивает мне крестик и помогает надеть. Я целую крестик и прячу его под воротничок, где он как будто реально меня согревает.
— Вот, дочка, возьми, это молитва, которую ты только что прочитала. — Она протягивает мне листочек со словами и крестит меня.
— Спасибо вам, спасибо! — улыбаюсь я. Мне так легко и хорошо сейчас! Остались только свечи. Зажигаю их все и расставляю на подсвечниках. Нужно ещё молиться и говорить при этом что-то, но мне уже так хорошо. Так хорошо! Я прям рада, что в церковь сходила. Осталось только у мамки спросить крещёная я или нет. Если нет, то покреститься нужно.
Прощаюсь с бабушкой и возвращаюсь домой, как на крыльях. Прям не передать моего подъёма! Долго смотрю на крестик. Расстёгиваю верхние пуговички и разглядываю, как он смотрится — стильненько. И кто я теперь — еврейская христианка? Улыбаюсь: я же отлично знаю, что евреи в синагоге молятся. Но даже отец туда никогда не ходил. А мамка не еврейка. И почему я решила, что я еврейка, не знаю. Наверное, из-за фамилии. Ну да, Саваш — еврейская фамилия. Прям как Саваоф.
Нужно в интернете почитать, что означает «Саваоф»; насколько я помню, это типа «Тот, который видит всё». Оглядываюсь по сторонам. Если я теперь реально в него верю, значит, он меня всегда видит. Даже стрёмно как-то становится. А с другой стороны, он же хороший, он на моей стороне, он меня любит и обо мне заботится.
Я такая умничка и такая верующая уже, что пипец просто! Пусть Вика увидит, какая я классная, и влюбится в меня. Интересно, а Бог любит лесбиянок? До сих пор не могу привыкнуть к этому слову, до сих пор не могу спокойно так себя называть.
Снимаю юбку, снимаю колготки и трусики. Прикасаюсь к своим «лепесточкам». Сходила в церковь, можно и помастурбировать. Да меня пристрелить мало за такие мысли! Чёрт, дурная голова, тупые гормоны, что же вы со мной делаете, почему нельзя быть просто прилежной девочкой, отличницей, зачем весь этот разврат?! Но как же я хочу, чтобы меня оттрахали, чтобы ни о чём не думать, алишь о сексе и об удовольствии! Как будто ничего другого в этом мире нет. Аминь.
Смываю макияж, переодеваюсь в свои домашние шортики и маечку. Под них надеваю трусики, чтобы не натирать. Мужикам проще, у них там не натрёшь, хотя кто знает… Зато у нас не торчит ничего, кроме «лепесточков» и «бусинки». Захожу на кухню, делаю себе кофе. Есть вообще не хочу — даже сосиску, даже мороженое из морозильника. Кофе делаю понасыщеннее и не кладу сахара. Хочется выпить чего-то тонизирующего, чтобы не заснуть, хоть от кофе я обычно засыпаю. У меня странный организм, я уже говорила.
Включаю ноутбук, сижу на диване, пью кофе, смотрю видосики. Думаю о Викуле — а о чём я ещё могу думать? Не могу усидеть спокойно, не могу не трогать себя, и крестик в этом не сильно помогает. Набираю в гугле «Монашки-лесбиянки».
Господи, пожалуйста, не смотри! Отвернись, если ты есть. Мне стыдно, мне так стыдно! Засовываю руку в трусики и продолжаю себя ласкать.
Больше книг на сайте — Knigoed.net