– Можешь ли ты доказать это? – спросил Майяр.
Родьер философски пожал плечами.
– Да, у меня были бумаги. Но их отобрали, когда меня с моим племянником посадили в эту тюрьму. Когда генерал Домур вернется с фронта, он поручится за нас обоих. В конце концов, мы просто клерки в его услужении.
Казалось, что Майяр совещается. Теперь это точно не игра света, подумал Кэм. Для юноши было очевидно, что Майяр просит совета у старшего по рангу человека, держащегося в тени.
– Вы можете идти, – объявил Майяр. – Следующий!
– Я хотел бы знать, как зовут юношу.
Тихо произнесенное пожелание исходило от судьи по имени Маскарон.
Кэм почувствовал, как рядом с ним Родьер окаменел от напряжения.
– Камилл, – сказал Кэм, не дав Родьеру ответить.
Юноша вызывающе посмотрел на Маскарона, встретив решительный взгляд судьи. В тот момент Кэм понял, как должен был чувствовать себя неопытный Давид, когда впервые увидел Голиафа.
– Камилл Колбурн, – честно ответил Кэм.
– Сын моей сестры, – торопливо добавил Родьер, чтобы объяснить то, что у них разные фамилии.
Однако санкюлотам начала надоедать эта пустая болтовня. Родьера и Кэма оттолкнули в сторону, чтобы расчистить место для более легкой добычи. Кэм почувствовал, как Родьер крепко схватил его за локоть и потащил к массивным железным воротам, ведущим на улицу Святой Маргариты и на свободу. Однако въезжающие и выезжающие повозки и лошади загородили выход, и Родьеру с Кэмом пришлось свернуть в сторону, в то время как горластые торговки осыпали друг друга проклятиями, чтобы расчистить путь.
Кэм не мог поверить, что спасся так легко. Ведь он был уверен, что Маскарон может осудить его на казнь одним словом.
– Почему он здесь? – задумчиво спросил Родьер, оборачиваясь, чтобы взглянуть на скрытого в тени человека.
– А почему бы и нет? – спросил Кэм, отмахиваясь от смутных сомнений. Ему нужно было подумать о гораздо более важных вещах, чем загадка Маскарона.
– Потому что это на него не похоже. Маскарон предпочитает анонимность, и не зря. Революция – ветреная подруга.
Но Кэма уже не интересовал этот разговор. Юноша лихорадочно пытался придумать, как освободить мачеху и сестру. Должно быть что-то, кто-то…
– Что это?
Родьер положил руку на рукав юноши, словно сдерживая его. Кэм проследил направление взгляда своего спутника. Двери в женское отделение тюрьмы были открыты, и во внутренний двор вели около двадцати женщин и детей. Резкий свист и похабные жесты приветствовали их появление.
– Нет! – Кэм всем телом почувствовал ужас этого нового поворота событий. – Нет! – снова воскликнул юноша и рванулся вперед. Но Родьер резко остановил Кэма, словно клещами сжав его руку.
– Mordieu,[6] ты хочешь, чтобы нас всех убили? Держись, парень, и жди своего часа! Маскарон не убийца женщин и детей. Может, это вовсе ничего не значит!
Но это все же что-то значило, судя по разъяренным воплям торговок и женщин, оставивших свою омерзительную работу возле повозок. Женщины бросились к испуганной группе вновь прибывших. Некоторые заключенные прижимались друг к другу, многие плакали, а некоторые были настолько потрясены, что не могли осознать ужаса, происходившего у них перед глазами. В конце толпы, с самого края, Кэм узнал стройную фигуру мачехи. В ее объятиях неудержимо рыдала сестра Кэма, Маргарита.
– Tuez les aristocrats! Tuez! Tuez![7]
Каждый мускул в теле Кэма приготовился к действию. Не думая, он вырвался из рук Родьера.
Однако в игру вступил Маскарон, человек из тени. В мгновение ока, так что Кэм не успел даже пошевелиться, Маскарон оказался между толпой разъяренных женщин и их жертвами. Громоподобным голосом он проревел:
– Назад! Назад! Убивайте кого хотите, когда трибунал скажет свое слово! Назад, я сказал! Жертв будет более чем достаточно, пока не закончится ночь!
Женщины, испуганные властным тоном Маскарона, отступили на пару шагов, перешептываясь между собой.
Через мгновение Маскарон вернулся на свое место у стола, но остался стоять.
Майяр, как по сигналу, выкрикнул:
– Мадам де Бриенн, выйдите вперед!
Услышав это имя, обозленная толпа зашумела громче. Граф де Бриенн, следом за своим другом, генералом Лафайетом, всего неделю назад попытался перейти на сторону австрийцев. Он столкнулся с группой федератов, преследовавших его. Графа казнили на месте, а его жену и ребенка привезли обратно в Париж и определили в тюрьму Аббей. Ненависть к Лафайету, успешно совершившему переход, вскипела и обрушилась на головы его бывших друзей. Семейство де Бриенн имело несчастье оказаться в их числе. Более того, Лафайет был недосягаем для толпы, а семья де Бриенн – нет.
– Мадам де Бриенн, выйдите вперед. – Голос Майяра прорезался сквозь ропот разочарованных злых женщин, наблюдавших, как у них из-под носа выхватывают легкую добычу.
Ребенок, девочка лет восьми-девяти, не более, схватившись за руку мертвенно-бледной отрешенной женщины, протиснулась сквозь плотные ряды женщин-заключенных.
– Я Габриель де Бриенн, а это моя мать, – промолвил ребенок, не дерзко, не испуганно, а удивительно спокойно, как будто девочка не замечала гор окровавленных тел, разбросанных повсюду, и жестокости насмешливых лиц.
«Несомненно, никто не сможет остаться равнодушным при взгляде на эту девочку, – подумал Кэм. – Ангельское имя и ангельская внешность». В густых золотистых волосах девочки отражалось пламя костров, и казалось, что над ней светится нимб. На ее лице в форме сердечка все внимание привлекали к себе огромные глаза. Спину девочка держала прямо, подбородок был слегка приподнят; она немного заслоняла собой мать, словно пытаясь защитить ее. «Невинность в самом сердце геенны огненной». Кэм почувствовал, что его переполняет почти непреодолимое желание забыть об осторожности и обрушить праведный гнев на извергов, способных осквернить невинную красоту этой девочки.
– Спокойно! – шепнул Родьер, словно читая его мысли.
Майяр выступил вперед. Не без мягкости в голосе он сказал:
– Дитя, предоставь своей матери говорить за себя.
– Мама не может говорить, – сказала девочка лишь немного дрогнувшим голосом. – После Клермонта не может.
Как было известно всем присутствующим, именно в Клермонте федераты настигли графа де Бриенна и его семью. На глазах у девочки зарезали ее отца. Тем временем настроение у присутствующих портилось. Если мать нельзя допросить, как ее можно приговорить? А если ее нельзя приговорить, какой во всем этом интерес?
После секундного колебания Майяр бросил взгляд на человека, который явно был выше его по званию.
– Габриель, – сказал Маскарон, выходя на свет, – можешь ли ты доказать свою преданность революции?
Девочка обвела взглядом судей и остановилась наконец на человеке, который к ней обратился.
– Докажи свою преданность революции, – ласково сказал Маскарон, – и ты, и твоя мама будете свободны.
В толпе недовольно загудели.
– Тишина! – прокричал Маскарон. Через секунду у него в руках появился револьвер. Никто не усомнился в том, что оружие заряжено и готово к немедленному использованию.
Толпа затихла. Кэм не сомневался в том, что под вынужденной покорностью тлели ненависть и ярость, готовые в любую секунду прорваться наружу, подобно лаве извергающегося вулкана. Тогда ничто и никто не сможет остановить кровопролития, ни Маскарон, ни Майяр, ни далее сам сладкоречивый оратор Дантон, если его уговорят вступиться за этих невинных.
Из мучительных раздумий Кэма вывел чистый голос маленькой девочки. Она пела «Са Ira!» – одну из революционных песен: