Тосио Удо
Алый цикламен
Я получил в подарок от господина У. горшок с цикламеном. Хочу написать об этом человеке.
Господин У. – ветеринар. Сейчас многие держат животных, и я думал, что дел у него невпроворот, однако оказалось, что я не знаю конъюнктуры. Сейчас спросом пользуются не ветлечебницы, а гостиницы, куда пускают с собаками и котами, и собачьи парикмахерские.
К тому же, когда забредает клиент, господин У. принимается лечить его собачку или кошечку столь добросовестно, что, расплатившись, тот уходит, чтобы уже никогда не вернуться.
Осталось последнее средство: чтобы прокормить семью, господин У. собирал живших неподалеку школьников младших и средних классов и давал им частные уроки. Кажется, после войны он какое-то время работал при американском генштабе и знал английский язык.
Десять лет назад он решил попробовать себя в литературе. В нынешнем году он отмечал шестидесятилетие, так что тогда ему было пятьдесят, и вот он, казалось покорившийся судьбе, вдруг воспрянул духом. Как ветеринар господин У. был ничуть не хуже других, но, человек тихий и мягкий, он, конечно, не мог противостоять натиску «гостиниц» и «парикмахерских».
Я познакомился с ним тогда, десять лет назад, на литературных курсах. Мне стоило, верно, упомянуть об этом раньше: дело в том, что я писатель – неважно, насколько я преуспел в этом деле. Так вот, я вел занятия на этих курсах. Не знаю почему, но в то время очень многие стремились в литературу, и кружок буквально процветал.
Едва я увидел господина У., как сразу решил, что ничего из него не выйдет. Я вовсе не утверждаю, что писать романы можно, лишь обладая особым даром. Наверное – судя и по моей скромной персоне, – если человек честно и вдумчиво пройдет по вехам собственной прожитой жизни, этого хватит, чтобы написать одну повесть. Поэтому, наблюдая людей, занимавшихся в кружке, я не придавал значения различиям пола и возраста и никого не считал безнадежным.
Однако господин У. был именно безнадежным. Может, это покажется слишком категоричным, но за долгие годы я перевидел множество людей и верил своей интуиции, развившейся за это время.
Это был мужчина с уже седеющими волосами; держался он с достоинством, хотя немного сутулился; со всеми был любезен до предела и производил впечатление человека безукоризненно честного и добросовестного. По-видимому постоянно ощущая бремя своего возраста, он, вынужденный находиться в обществе людей молодых, опускал глаза и горбился. Словно попал сюда по ошибке, думал я с сочувствием.
Пробежали недели, окончился трехмесячный курс моих лекций, и У. наряду с другими слушателями представил экзаменационное сочинение. Прочитав его опус, я убедился, что интуиция меня не подвела. Там начисто отсутствовала всякая литературность, не говоря уж о сюжете или композиции. Не то чтобы стиль его был хуже, чем у других, или отдельные места вопиюще плохи – просто все было абсолютно бессвязно.
Я хотел сказать ему, чтобы он и не пытался писать, а занялся бы лучше ветеринарией. Мне думалось, что так будет честнее. Но когда я видел его серьезное лицо, слова не шли с языка. И я решил, что, в конце концов, упорные старания небесполезны, а там, глядишь, он и сам прозреет.
И господин У., окончив первый курс, перешел на второй. Затем на третий – и учился все с той же серьезностью, без видимых срывов и неукоснительно являлся на занятия, сутулый и седеющий, не пропуская ни дождливых, ни ветреных дней.
Я сказал, что он переходил с курса на курс, но, собственно, содержание лекций не усложнялось; менялись преподаватели, но по существу это было повторением одного и того же.
Он же, ничуть этим не наскучив, прилежно ходил на занятия все с тем же неизменно серьезным выражением лица. Это мне тоже не нравилось. Ну, походил, послушал, усвоил основы, а дальше – дерзай сам! Так полагаться на курсы, считал я, не пристало будущему литератору.
Иногда я встречался с У. и читал его сочинения. Мне казалось, он не продвинулся ни на шаг. Все-таки я писатель способен распознать в написанном что-нибудь стоящее! У господина же У. что-либо стоящее отсутствовало начисто. Я окончательно утвердился в своем первом впечатлении.
Наконец и он сам, видимо, отступился – его не стало видно на занятиях. И вдруг – я уж и думать о нем забыл – он прислал мне журнал, изданный их кружком. Там был его рассказ. Я прочел его – и поразился. Это было похоже на прозу. Более того – в нем чувствовалась сила и читался он с интересом.
Речь шла о солдатской жизни. Разумеется, по возрасту он не мог не пройти армию и войну, да и его прежние рассказики повествовали о том же.
Я понял: он хочет писать именно о военном опыте! Это тронуло меня. Я глубоко убежден, что вовсе не обязательно выискивать замысловатые сюжеты, достаточно добросовестно описать пережитое.
Я написал господину У. о том, что мне понравился его рассказ. И выразил радость и удивление от того, что он добился столь многого. Ответа я не получил, но теперь уже пример господина У. вдохновлял меня. Я остро ощутил, что в литературе упорство и старания не пропадают даром.
С тех пор господин У. регулярно, раз или два в год, присылал мне свои сочинения. Он печатался в изданиях литературного кружка или в журнале, который издавала их группа, и только один раз – в местной газете, в подборке новелл. Его рассказ нельзя было счесть совершенством, но в нем была определенная привлекательность.
И вот в конце прошлого года господин У. пришел ко мне домой с цикламеном в горшке. За неделю до этого он, по установившейся традиции, прислал мне очередное свое произведение. Оно было опубликовано в той же газете, но на этот раз – как одно из лучших. Это был небольшой, страничек на двадцать, рассказ, по-видимому почерпнутый из военного опыта господина У. и повествовавший о последних днях жизни и о смерти одного солдата.
Прочитав, я выразил свои впечатления в письме и тут же получил благодарственный ответ, в котором господин У. писал, как он горд моей высокой оценкой. Вскоре после этого он позвонил. Всегда сдержанный, он проявил явную настойчивость, стараясь получить приглашение в гости. Уступив его натиску, я назначил день.
Толком я не представлял себе, зачем нужен этот визит, но, видимо, это был знак благодарности за внимание. Поэтому я сказал, что не стоит ехать в такую даль, ведь до меня добираться полтора часа на трамвае, но он отверг все мои возражения.