— Бойфренд?
— Хахаха! Нет. Кажется, он очень зол, что я использую часть кислорода на Земле.
— Значит, он мудак.
Вдохнув, я готовлюсь согласиться с ним, но в последний момент эта чужая эмоция мешает мне произнести слова.
Защита.
Я чувствую защиту Тео. Он придурок и много чего еще хуже, но мне не нравится, что Роуэн назвал его так.
— Он... проблемный. Но он также такой удивительный. Ты бы видел, как он работает. Он плотник, и все, к чему он прикасается, превращается в самое прекрасное творение. — Я делаю еще один глоток вина, затем мой палец проводит по ободку бокала. — Иногда я наблюдаю за ним, когда он не знает, что я наблюдаю за ним. Он художник. Мне нравится, как его руки скользят по только что отшлифованному куску дерева, как он едва заметно кивает, когда доволен чем-то сделанным, или как он откидывается на пятки, стоя на коленях на полу, жуя верхнюю губу между зубами, пока обдумывает свой следующий шаг.
Роуэн ставит свою пустую бутылку и хватает меня за ноги, подвигая мой табурет ближе к своему, так что его ноги обхватывают мои колени.
— Значит, он талантливый мудак, но, если он плохо с тобой обращается... — он наклонился вперед, пока его губы не коснулись моего уха — ...значит, он все еще мудак.
Я качаю головой, усиливая тяжелый туман, просочившийся в мой мозг после одного бокала вина.
— Он просто... он... — Я продолжаю качать головой, отстраняясь и бросая деньги на барную стойку. — Мне нужно идти. Было приятно познакомиться с тобой.
— Подожди. — Роуэн платит за свой напиток и выходит за мной из бара. — Куда ты идешь?
— Домой. — Я продолжаю свой путь к пляжу.
— Скарлет, я думал, у нас образовалась связь.
Его рука сжимает мою руку, останавливая мое движение.
Беги, Скарлет!
— Пожалуйста, не надо.
— Я не собираюсь причинять тебе боль. Я просто хочу поговорить.
Мои сузившиеся глаза пытаются сфокусироваться на его руке, все еще сжимающей мою руку. Ну и кто теперь мудак?
— Если ты не собираешься причинять мне боль, тогда почему ты так крепко сжимаешь мою руку?
Он усмехается.
— Извини. Если я отпущу тебя, обещаешь не убегать?
Мое сердце кричит: «Беги!». Адреналин танцует в моих венах.
— Если ты не отпустишь ее, какой-нибудь ранний утренний бегун найдет останки твоего мертвого тела на пляже после того, как я тебя разорву и скормлю твою жалкую гребаную задницу акулам.
Теодор.
Мне не нужно оглядываться, чтобы понять, что мой сосед по дому выглядит довольно устрашающе, потому что Роуэн отпускает меня и, спотыкаясь, пятится назад, словно не может выбраться отсюда достаточно быстро.
— Три... два... — голос Тео пронзает воздух.
— Чувак, господи, я ухожу. — Роуэн поворачивается и бежит обратно к пабу, спотыкаясь еще несколько раз, прежде чем очистить песок.
— Спасибо... — Я поворачиваюсь, но Теодор уже маячит вдалеке. Я бегу за ним. — Остановись!
Он не останавливается.
Я прыгаю на одной ноге, затем на другой, снимая шлепанцы, затем продолжаю сокращать расстояние между нами.
— Спасибо.
Тео продолжает идти, а я стараюсь соответствовать его длинным шагам, мое сбивчивое дыхание громче, чем волны на темном берегу.
— Ты упрямая задница! Ты слышал меня? Если ты так меня ненавидишь, зачем тогда спасать меня там?
— Иди спать, — говорит он, когда мы входим в дом.
Мои глаза метают кинжалы, когда он идет к лестнице, даже не взглянув на меня. Я виню вино или, может быть, отсутствие еды, но прежде чем мой разум полностью осознал, что я делаю, один из моих шлепанцев врезается ему в затылок.
Он останавливается, медленно поворачиваясь.
Я качаю головой.
— Не смотри на меня так. Мне все равно, насколько ты отмороженный. Я не ребенок, которым можно командовать. Почему ты был на пляже? Ты следил за мной? Зачем спасать меня? Это потому что ты думаешь, что я твоя игрушка и никому, кроме тебя, не позволено мной манипулировать? Что ж, у меня для тебя новости, Теодор Рид, я не твоя...
Глава 9
Теодор.
Я сыт по горло этой женщиной, которая разевает свой рот.
Семь недель.
У меня было семь недель спокойствия, но теперь она снова раздражает меня до чертиков, искажая каждое слово своим акцентом «я-чертова-королева». Ее глаза расширяются, когда я преодолеваю расстояние между нами в два быстрых шага. В последний момент она поднимает свои маленькие кулачки, которые не смогут пробить и кусок хлеба. Она не может быть серьезной. Я не собираюсь махаться с ней кулаками. Я беру ее ртом. Как только наши губы встречаются, она втягивает воздух с такой силой, что я удивляюсь, как ее маленькие легкие могут вместить столько воздуха.
Гнев закипает в моих венах. Мне нужно остановиться. Я все понял - она не хочет этого. Она не может этого хотеть. Почему, черт возьми, она не двигается? Не отталкивает меня? Она должна влепить мне пощечину и сказать, чтобы я отвалил.
Теплое тело, от которого я не могу оторвать свой гребаный рот, замирает, когда мои руки накрывают ее лицо. Это, безусловно, самая глупая вещь, которую я когда-либо делал. Ее руки накрывают мои, впиваясь когтями в мою кожу, словно она пытается освободиться от моей хватки, но ее голодный рот умоляет меня продолжать. Почему она целует меня в ответ, словно пытается заползти внутрь меня?
Я ненавижу, что ее вкус утоляет что-то, спрятанное глубоко в темных тенях моего бездушного существа, которое так долго голодало. Я ненавижу, что ее теплое прикосновение похоже на зазубренный нож, пронзающий боль, которую я припрятал до того дня, когда смогу отомстить за нее.
Если мы не остановимся, она может пробудить то, что нельзя оживить. Никогда.
Я ненавижу Нолана за то, что он поселил ее в моем мире. Я ненавижу эту жизнь.
Я. Правда. Блядь. Ненавижу. Эту. Жизнь.
Глава 10
Меня зовут Скарлет Стоун, и я люблю секс. Я считаю, что, если бы все эмоции и разум были вычеркнуты из человеческого существования, ответом на все физические вопросы был бы секс.
А вот этого я точно не ожидала.
От слова, совсем.
Ужин при свечах не был прелюдией или каким-то соблазнением. Я не лгала, когда сказала ему, что хочу человеческого общения. Очевидно, для мужчин человеческая связь - это секс. Так почему же я целую его в ответ, как будто никогда в жизни не хотела ничего большего? Я пропустила ужин. Наверное, из-за неуместного голода. Я планировала полакомиться остатками японского батата, который лежит на верхней полке холодильника. Мой рот, видимо, перепутал его с ямсом.