— Полагаю, ты не помнишь ничего из того, что вчера произошло, — начал Вильгельм.
— Помню. Ты меня ударил, — голое молодого человека звенел от гнева.
— Чтобы тебя стошнило и чтобы ты не умер, захлебнувшись собственной блевотиной. Я не собираюсь читать тебе мораль. Твоя тошнота делает это вместо меня.
— Ты что-то сказал по поводу семейного дела. Это было вранье?
Вильгельм посмотрел вдаль сквозь туманную дымку:
— Это зависит от того, что ты имеешь в виду под враньем. То, что я хотел тебе сказать, это личное дело, между отцом и сыном. Прошлой ночью меня больше волновало, как бы тебя вытащить из той компании, в которой ты оказался. Если уж ты играешь в азартные игры, кроешь шлюх и пьешь, следи за своим кошельком, своим членом и своим разумом.
Вилли ничего не ответил, но вид его строптиво выдвинутой нижней челюсти начинал казаться его отцу знакомым.
Вильгельм стоял какое-то время молча, глядя, как Вудсток просыпается. Старый король Генрих поместил сюда свою любовницу, Розамунду де Клиффорд. Здесь были обширные увеселительные сады, из которых летом доносился чувственный аромат лилий, жимолости и левкоев. Трехъярусный пруд весной превращался в серебристый водопад родниковой воды, а в самом сердце сада, среди решеток, увитых собачьей розой, стоял великолепный фонтан из розового мрамора с прожилками, добытого на Пурбекских холмах. Это было удивительное, прекрасное, похожее на рай место, сейчас погрузившееся в сон, скованное ноябрьскими холодами. А те, для кого вся эта красота была построена, были давно мертвы.
— Как давно ты спишь с Мари де Фалез? — спросил он Вилли.
Повисла долгая пауза, в течение которой Вильгельм справлялся с искушением оглядеться вокруг.
И наконец он услышал мрачный ответ:
— Месяц или два. А откуда ты знаешь ее имя?
— Потому что я большую часть жизни провел при дворе, того короля или другого, и видел немало придворных шлюх. Я помню, когда Мари появилась при дворе короля Ричарда, ты тогда еще был младенцем, — он раздраженно замолчал и глубоко вздохнул. — Нет, я не пользовался ее услугами. Однако мне известно, что она за них дорого берет, а сердце у нее находится в кошельке, а не между ногами. И, что более важно, оно и бьется-то только ради денег.
— Она… Я…
— Тебя используют и унижают, — жестко сказал Вильгельм. — При дворе есть те, кто больше всего на свете жаждет увидеть, как сыновья Вильгельма Маршала катаются в грязи, и в твоем случае они преуспели.
Он увидел, как из большой трубы над главным залом поднимается дымок, и заставил себя замолчать. Он воспитывал оруженосцев, он представлял себе, какие трудности могут возникать при общении с молодыми людьми, почему же с собственным наследником ему было так трудно?
Без единого слова Вилли пошел ополоснуть лицо возле шатра, а затем с задумчивым выражением лица плюхнулся у костра, на котором готовили еду. Вильгельм со вздохом сел рядом с ним на грубую деревянную скамью и, нагнувшись вперед, сжал руки между колен.
— Не нужно быть совершенным, — сказал он. — Бог свидетель, что и я в молодости не был идеалом, да и сейчас не лучше. Я просто прошу тебя быть осторожным.
Вилли уставился в землю.
— Это больше не повторится, — пробормотал он.
Вильгельм указал на сковороду, на которой в пузырях расплавленного жира шипел и шкворчал бекон.
— Тебе надо поесть, — сказал он, — живот будет меньше болеть.
Ноздри Вилли расширились, и он сглотнул.
— Нет, — отказался он.
— Тебе вчера понравилось жаркое? — спросил Вильгельм и, не дожидаясь, потянулся к только что испеченному хлебу и подхватил себе толстый кусок бекона.
В глазах Вилли промелькнула искорка веселья.
— Оно было жестким, — ответил он.
— Эх, жаль, — отозвался Вильгельм, с жадностью вгрызаясь в хлеб с беконом.
Позеленевший Вили сжал челюсти. Затем его взгляд оторвался от отца и сосредоточился на человеке, направлявшемся к их костру.
— Хьювил, — сообщил он и вдруг, несмотря на свое дурное самочувствие, вытянулся в струнку, как охотничий пес, почуявший добычу.
Вильгельм обернулся, и сердце у него в груди уперлось в ребра. Он оставил Хьювила в Ирландии с Изабель, велев прислать его при первом же происшествии. С усилием проглотив кусок, бросив остатки завтрака, он поднялся на ноги, посмотрел на молодого человека и жестом остановил его, когда тот собирался преклонить колени.
— Что за новости? — требовательно спросил он и щелкнул пальцами, подзывая своего оруженосца. — Эля! — потребовал он.
Лицо Хьювила было серым от усталости, а под глазами залегли тени. На скуле таял синяк.