— Верно, — без выражения произнес он. — И я ничего не помню.
Сидя в охотничьем домике, Вилли и Ричард жадно слушали новости, которые рассказывал им отец. На Вилли новость о том, что у него появился еще один брат, не произвела особого впечатления, но он, как полагалось, изобразил радость. Будучи старшим отпрыском Маршалов, он уже привык к тому, что братья и сестры появлялись у него с регулярными промежутками. Сообщение же о том, что Мейлир Фицгенри был захвачен рыцарями его отца, было для него куда интереснее, у него даже загорелись глаза. Его неприязнь к Иоанну со времени прошлогодней охоты постепенно росла, а в последний месяц дошла до крайности. Он не понимал, как его отец может не отвечать на провокации, и не знал, как ему на это реагировать — гордиться или чувствовать себя униженным.
— Теперь ты можешь ткнуть Иоанна носом в грязь, — удовлетворенно заключил он.
Его отец отрицательно покачал головой:
— Нет, сынок, это последнее, что стоит делать. Иоанн — король волей Божией, и мы должны служить ему.
— А как насчет французов? — напористо перебил его Вилли. — Мы же должны служить Филиппу из-за Лонгевиля?
— Да, — согласился Вильгельм. — Но французы не являются законными наследниками английского престола, а у Иоанна теперь есть сын. Иоанну сейчас уже известны новости из Ирландии, и он раздавлен и унижен. И я не собираюсь злорадствовать.
— Но после всего, что он сделал…
Вильгельм поднял руку, и его сын замолчал.
— Однажды ты станешь графом Пемброукским, и тебе понадобится вся мудрость и хитрость мира, чтобы выжить.
Я не стану выстилаться перед Иоанном и льстить ему, но я не стану и тыкать ему в лицо его поражением. Еще ничего не кончено, он по-прежнему может уничтожить нас.
Вилли смотрел на него, недоумевая.
— Я все равно не понимаю, как ты это терпишь, — выпалил он с юношеским пылом.
Ноздри Вильгельма дрогнули от сдерживаемого гнева.
— Потому что я должен это терпеть, если хочу, чтобы мы остались живы. Потому что по большому счету это все равно что царапина, которая раздражает, но не убивает. Но станешь чесать — и будет только хуже. Оставь ее в покое — и, может быть, она затянется и заживет. Неужели ты не понимаешь?
Вилли что-то промычал, но он все еще был напряжен, что говорило о его несогласии.
Ричард выглядел тихим и задумчивым.
— А что король будет делать теперь?
Вильгельм развел руками:
— Ему одному известно. Я надеюсь, он переживет обиду на нас, и я собираюсь облегчить ему эту задачу.
— Хочешь сказать, примешься лизать ему задницу? — выпалил Вилли.
Вильгельм смерил его ледяным взглядом:
— Если ты не начнешь извлекать из происходящего уроки уже сейчас, парень, скоро будет совсем поздно. Бог свидетель, я мог бы розгой заставить тебя поумнеть, но ты, скорее всего, окажешься слишком упрям, чтобы это подействовало.
Вилли до ушей залился краской, как будто его в самом деле ударили. Он испытывал злость, стыд и сожаление. Ему было почти восемнадцать лет, он был уже почти мужчина, а его отец все еще обращался с ним как с ребенком, собираясь тем временем поступиться честью семьи.
— Я слушаю и учусь, сэр, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Можете мне поверить.
Когда их отец ушел, Ричард, глядя на брата, поморщился.
— Не надо было тебе на него давить, — сказал он. — Он всю жизнь провел при дворе. Он знает, что делает.
— Вот только ты хоть не начинай! — огрызнулся Вилли. — Ты всегда принимаешь его сторону, что бы ни случилось. Ты всегда держался за его штаны, поэтому-то ты его любимчик.
Ричард покраснел от возмущения.
— Это неправда, и ты это знаешь. Если ты на него злишься, я не собираюсь быть козлом отпущения.
Братья долго смотрели друг на друга. Потом Вилли тяжело вздохнул:
— Прости меня, я не хотел тебя обидеть. Но меня за живое задевает то, что мы по-прежнему должны смеяться над шутками Иоанна после всего, что он нам сделал. Когда это кончится?
Ричард пожал плечами:
— Я не знаю.
— Хочешь сказать, что и не хочешь знать?
— Нет, я просто ничего не жду, но я доверяю отцу, — Ричард рассеянно поднял бутыль и налил им обоим вина.
— За Ансельма, — сказал он. — За нашего нового братишку.
Вилли поднял свою чашу.
— За Ансельма, — отозвался он, повеселев. — Он, по крайней мере, слишком мал и слишком далеко, чтобы его кто-то мог взять в заложники.
Вильгельм явился к Иоанну, когда тот вызвал его.
Иоанн жестом подозвал его к заваленной подушками нише перед окном. Когда он взмахнул рукой, солнечный свет заиграл на нескольких перстнях, украшавших его пальцы.