После похорон Вильгельм немного отдохнул, перекусил и выпил в палатах епископа, а затем в сопровождении Джека и своего войска выехал в направлении Девиза, навстречу девятилетнему наследнику английского престола.
— Сообщения о последних распоряжениях короля правдивы, — сказал Джек в дороге. — Я сам был там и слышал, как он сказал, что хочет, чтобы вы управляли страной до совершеннолетия Генриха. Он не бредил, он находился в здравом уме почти до самого конца, упокой, Господи, его душу.
Джек перекрестился. Вильгельм последовал его примеру.
— Иоанн знал, как помучить меня, — мрачно произнес он. — Граф Честерский моложе меня на двадцать лет, почему бы ему не взять бразды правления в свои руки?
Он пришпорил коня, пустив его галопом.
Джек взглянул на прямую и легкую фигуру Вильгельма в седле и нахмурился, прикусив верхнюю губу.
— Спите на ходу? — с полуулыбкой поинтересовался Жан Дэрли, проезжая мимо.
Джек отрицательно покачал головой.
— Надеюсь, что нет, — ответил он.
Стоя во дворе Глостерского замка, Изабель смотрела на въезжающий в ворота отряд Вильгельма. Муж ехал на своем гнедом скакуне, а молодой принц Генрих сидел в седле перед ним, укутанный полами плаща Вильгельма. Худенькое личико мальчика было усталым с дороги, под глазами залегли глубокие синие тени. Вильгельм склонился к нему и что-то прошептал, Генрих ответил кивком и, поерзав, выпрямился в седле.
Изабель, рыцари, служители церкви и домашние слуги, собравшиеся за ее спиной, преклонили колени. Генрих выглядел немного растерянным, но, после того как Вильгельм снова что-то прошептал ему, сделал всем знак подняться. Его глаза расширились от удивления, когда все повиновались. Генрих привык к почтению, поскольку был наследником трона, но полное подчинение до сих пор выражали только его отцу и матери.
Изабель с Вильгельмом обменялись взглядами. Маршал спустил принца на землю и спешился сам.
— Дорога была долгой, — сказал он. — Я думаю, король захочет принять ванну и отдохнуть.
Она кивнула.
— Не желаете пройти в личные покои, сир? — обратилась она к Генриху, указывая на внутреннюю башню замка.
— Благодарю, — отозвался Генрих, пытавшийся заставить свой высокий, дрожащий детский голос звучать глубже, отчего он становился только более неестественным. У мальчика были бледно-золотистые, как свежая солома волосы и глаза того же потрясающего аквамаринового цвета, что у его матери. Рот тоже был ее, с мягкими, безвольно опущенными уголками, хотя сейчас он сжал губы, пытаясь правильно исполнять свою роль и не выглядеть испуганным или взволнованным.
Изабель проводила его в жилую часть замка, и, после того как за ними закрылась дверь, отделяя их от внешнего мира, он как будто вздохнул с облегчением. Генрих осторожно разглядывал детей Маршалов, которые в ответ смотрели на него так же сдержанно, поскольку Изабель предупредила их о том, что это новый король Англии и они должны хорошо себя вести.
Генрих слишком устал, чтобы съесть больше нескольких кусочков хлеба, вымоченного в коричном молоке, и Изабель не стала настаивать. По ее просьбе Ансельм показал мальчику, где находится уборная, а когда он вернулся, дал ему теплой розовой воды, чтобы он мог умыть лицо и руки. Она переодела его в теплую ночную сорочку. Генрих был худеньким ребенком с молочно-белой кожей, ничуть не похожим на своего видного отца. Его бледность говорила о том, что он почти не играет на улице, а хрупкость, без следа Ансельмовой жилистости, о том, что он не возится с другими мальчиками и не упражняется с оружием.
Изабель задумчиво смотрела, как он ложится в приготовленную для него постель. Она была отделена от кровати Ансельма шерстяной занавесью. Поверх соломенного тюфяка лежала пуховая перина. Простыни были из мягкого выбеленного льна, а одеяло — из зеленого шелка, расшитого, как и подголовные валики, золотыми звездами и серебряными месяцами. Она купила эту ткань у обаятельнейшего и умеющего убеждать торговца тканями из Бристоля, который клялся, что ее привезли прямо из сокровищницы дамасского султана. Генриху материал тоже понравился, и он снова и снова пробегал по нему пальцами.