— Ты могла отказаться, — сказал Вильгельм покорно, но не без раздражения.
— Да, а потом всю жизнь мучиться чувством вины.
Они остановились, глядя как две ладьи под красными парусами, груженные бревнами, уплывают в закат, чтобы доставить свой груз на место к утру.
— Она поклялась не ссориться с тобой.
Вильгельм фыркнул:
— И ты ей поверила?
— Брендан всегда был ее любимым святым, — пояснила Изабель. — Я думаю, она по крайней мере постарается.
Он скептически посмотрел на нее:
— А ты хочешь, чтобы она поехала с нами?
Они какое-то время шли молча. Трава под их ногами была влажной, и она чувствовала, как подол ее платья, касавшийся щиколоток, становится тяжелым и холодным.
— Я вряд ли буду спокойно спать, если мы ее оставим, — ответила она через какое-то время. — У меня как дочери есть долг перед ней, так же как перед тобой — долг жены, а перед детьми — долг матери. Сказать по правде, мне кажется, она сама не слишком хорошо себя чувствует и боится снова оставаться одна. Она хочет сопровождать нас ради своего блага, а не моего, и я не могу ей в этом отказать.
Вильгельм покорно вздохнул:
— Тогда пусть будет так, а я сам буду молиться святому Брендану, чтобы он дал нам столько терпения, сколько возможно.
Глава 9
Тинтерн, Уэльские болота, май 1201 года
Свежим, зеленым, пробужденным пением птиц весенним утром, Изабель и Аойфа ехали из Стригильского цистерцианского аббатства в Тинтерн, притаившийся на дне Ангиддийской долины у излучины реки Ви. Крытая повозка катилась не торопясь, им не нужно было спешить. На поздних сроках беременности Изабель была уже не так проворна, а Аойфе нездоровилось вот уже несколько недель: у нее опухли ноги, и при всякой физической нагрузке начиналась одышка. Однако сегодня у нее нашлись силы для этой прогулки, их даже хватило на то, чтобы поворчать: подушки в повозке оказались недостаточно пышными и удобными.
Вилли, Ричард и Махельт резво скакали на своих пони туда-сюда, покрывая расстояние в пять раз большее, чем путь повозки, потому что они то и дело съезжали в лес по обеим сторонам дороги вслед за собаками. Вспугнутые голуби на неокрепших крыльях устремлялись к небу, а зайцы убегали от них похожими на молнии зигзагами, так что у детей не оставалось ни малейшей надежды поймать их, но преследовать было весело. Рыцарь Вильгельма Эстас де Бертремон внимательно следил за ними, но не вмешивался. Дорога в Тинтерн была спокойной, и вряд ли им грозила опасность. Младшие дети: Гилберт, Вальтер и годовалая Белла — ехали в повозке с Изабель, Аойфой и своими няньками и почти всю дорогу играли в ладушки и слушали простые песенки.
Когда они подъехали к аббатству, Аойфа взглянула на Изабель, надув губы.
— Поверить не могу, что ты собираешься уехать в Нормандию сразу после рождения ребенка, — кисло сказала она. — Твой муж снова будет на службе у короля и, скорее всего, снова уедет. Я не таскалась за вашим отцом, когда ему нужно было служить королю. Я вас с братом по чужеземью не возила.
С тех пор как они вернулись в Стригил, этот разговор повторялся уже несколько раз с незначительными различиями. Изабель старалась впускать это в одно ухо и выпускать из другого, и до определенной степени она в этом преуспела, поскольку на последних месяцах беременности она становилась очень миролюбивой и нераздражительной. Однако настырность матери была способна пробить брешь в ее защите.
— Лонгевиль — это мой дом в Нормандии, — устало сказала она. — Я с детьми не буду жить в каком-то походном шатре. Мы будем в замке, который гораздо больше, чем Стригильский.
Она заскрипела зубами, потому что только что нарушила данное самой себе обещание не поднимать эту тему. Вильгельм находился при дворе и должен был помочь королю добраться до Нормандии, чтобы разобраться с заговором, который замышляли король Филипп французский и принц Артур.
Аойфа всплеснула руками.
— Ну, тогда поезжай! — воскликнула она с пафосом. — Я вижу, как много это для тебя значит! Что я в сравнении с этим?
— Мама…
— Нет, — Аойфа усадила Беллу себе на колени и принялась играть с золотистыми кудрями, выбивавшимися из-под льняного детского чепчика. — Ты прожила без меня большую часть своей жизни, так почему бы тебе вообще не выкинуть Ирландию из головы и не сосредоточиться на Нормандии и всем нормандском? Я заметила, что ты убрала свое шафрановое платье.