Двое солдат сорвались с мест и поспешили наружу, на бегу выхватывая мечи. Хозяин сгреб жену и дочку и выпроводил их из харчевни через заднюю дверь, выходящую на сараи и свинарник.
По улице застучали копыта. Вытянувшись около двери, Хьювил увидел, как рыцарь в доспехах привстал в седле и швырнул зажженный факел на крышу. Мгновение спустя еще один влетел через дверной проем и приземлился на полу у очага среди мусора. Хьювил бросился тушить его, прикрывая рукой глаза; едкий дым проникал ему в легкие. Он услышал над головой треск загоревшейся соломы. Дай закричал, потом его голос перешел в стон, и он упал к ногам Хьювила с копьем в позвоночнике. Он открывал и закрывал рот, но не мог произнести ни звука. Вместо слов из его рта лилась кровь, темная, пульсирующая, похожая на вино. Хьювил в ужасе и оцепенении уставился на него:
— Дай? Боже всемилостивый, Дай?
Глаза брата уже не узнавали его — в них стояла чернота смерти. В дверном проеме появился солдат, одетый в короткую кольчугу, как у гонцов, держа в левой руке круглый щит. Схватившись за копье, торчавшее из тела Дая, он вытащил его и занес снова. Хьювил сделал единственное, на что был способен. Он пригнулся, нырнул вперед и бросился на противника, и то, что он атаковал, а не бросился наутек, застало того врасплох. С мгновение они боролись. У Хьювила была кое-какая подготовка, и к тому же он был сильным, крепким парнем, боровшимся за жизнь. Кольчуга защищала его противника, но в то же время замедляла его движения. Сипя, Хьювилу удалось вырвать копье из рук противника, и, поскольку ему оставалось либо убить, либо умереть, он развернул древко и ударил тупым концом по шее рыцаря, перебив трахею. Человек упал, корчась от боли, умирая, со звуками, которые Хьювил никогда больше не хотел бы слышать. Крыша над его головой превратилась в огненный свод ада, и комната была обвита удушающими щупальцами дыма. Следуя инстинкту затравленного зверя, Хьювил выбежал через заднюю дверь, все еще сжимая в руке копье.
Хозяин таверны лежал на своей грядке с луком с перерезанным горлом; его жена, тоже мертвая, была распростерта рядом, над ее сердцем растекалось огромное красное пятно. У свинарника возле бойни и загона для поросят двое мужчин поймали дочку хозяина. Один навалился на нее сверху, а другой стоял, поставив ногу ей на шею, пригвоздив ее к земле, пока его приятель ее насиловал.
Ярость накрыла Хьювила огромной морской волной, смывшей все остатки разума. Только что он тряс головой, бормотал что-то бессвязно, хотел убежать, а сейчас уже набросился на мужчин. У того, что стоял, было время поднять топор, но он был слишком медлительным, и Хьювил ударил его копьем в живот, вытащил оружие, и повернулся, чтобы вонзить его во второго, который судорожно пытался встать с девушки. Хьювил отшвырнул его и, выхватив топор у умирающего врага, сокрушительным ударом по черепу прикончил второго.
Девушка перекатилась на бок и, спотыкаясь, поднялась на ноги. Брызги крови веснушками проступили на ее лице, а зрачки от ужаса стали огромными. Алая волна в сознании Хьювила схлынула, и он уставился на мертвых с удивлением и отвращением. Белые, как луна, голые ягодицы, страшная рана на голове у одного из них, темная дыра в животе другого. Он сглатывал снова и снова. С улицы доносились крики и плач, лязг оружия, рев пламени. Он дико огляделся вокруг, увидел плетеную изгородь, скрывавшую отхожее место, и, схватив девушку за руку, потащил ее туда.
— Они не станут здесь искать. Бежать сейчас слишком опасно, лучше затаиться.
Он упал на колени позади плетня, и из его ног как будто высосали костный мозг. Он сейчас мог бы бегать и сражаться так же успешно, как новорожденный. Девушка опустилась рядом с ним, от страха стуча зубами. Спустя мгновение Хьювил притянул ее к себе, а она приникла к нему, впившись ногтями в его кожу так сильно, что спустя недели на ней будут оставаться пурпурные отметины, но они ни в какое сравнение не шли с ужасом, поглотившим его разум. Весь мир горел, его брат был мертв, и все уже никогда не будет по-прежнему.
Изабель положила руку на плечо Хьювила, когда он преклонил перед ней колени. Он вместе с горсткой беженцев и погорельцев выбрался из разграбленного и разоренного Ньютауна и смог дойти до Килкенни. Сгорели все амбары с запасами и большинство домов. Люди Мейлира Фицгенри набросились на город, как стая голодных волков, грабили, насиловали и убивали. Погибло двадцать солдат Вильгельма и почти столько же горожан, включая родителей девушки, которая стояла на коленях рядом с Хьювилом.
— Они взялись ниоткуда, миледи, — рассказывал Хьювил. — Мгновение назад я выпивал в таверне с Даем, а в следующий миг кругом уже эта неразбериха, а Дай… Дай…