Робеспьер, словно призрак мщения, стоял бесстрастный, но грозный в свете мерцающего смоляного факела, играющего на его лице причудливыми тенями.
– Á la lanterne! – решительно требовал народ, и более всего – женщины.
Робеспьер обернулся к одному из своих провожатых.
– Отведите их лучше в ближайший комиссариат. Я не хочу пачкать кровью наш братский ужин.
Никто толком так и не понял, что произошло после этого. Окружающая темнота с мельтешением слабых отблесков пламени факелов, свечей и жаровен окутала все каким-то непроницаемым мраком. Лишь одно врезалось всем в память с определенной ясностью – размахивающий руками, изрыгающий всевозможные проклятия вперемешку с требованием права лично разделаться с изменниками, нависший над жалкой кучкой гигант астматик Рато.
Один из факелов, находившийся прямо у тяжелых ворот, на мгновение ярко вспыхнул, осветив его беснующуюся фигуру. Затем порыв ветра направил пламя в другую сторону, и исступленный гигант вместе со своими жертвами неожиданно погрузился в полную темноту.
– Рато! – закричал кто-то из толпы.
– Эй! Гражданин Рато! Рато, где ты? – понеслось с разных сторон.
Однако никакого ответа не последовало, а в следующее мгновение где-то неподалеку в темноте, будто от сильного порыва ветра, хлопнула тяжелая дубовая дверь. Гражданин Рато исчез, и с ним вместе исчезли четыре предателя.
Прошло еще несколько мгновений, прежде чем толпа наконец осознала, что ее ограбили. Все было рванулись куда-то, но лишь сбились в кучу, закрыв проход по узенькой загроможденной улочке.
– Эй, Рато! Где ты, Рато? – разносилось во все концы.
Но вот толпа добралась до таинственной двери. Впереди стоящие бросились на нее, а за ними навалились остальные. Но ворота в старом Париже делались на века. Их створки, успешно сопротивлявшиеся течению времени, могли сдержать натиск и своры голодных негодяев.
Разъяренные тем, что их одурачили, все разразились проклятиями. Робеспьер, ставший еще более бледным и мрачным, обернулся к своим спутникам, желая узнать, что они думают по поводу всей этой суматохи.
Массивные дубовые створки уже начинали сдаваться настойчивости толпы. Ворота трещали под натиском слившихся в единый клубок тел, но вдруг проклятья передней части живого тарана заглушили торжествующие вопли людей, находящихся сзади.
Все, кто ломился в дверь, остановились и уставились вверх.
В нескольких метрах дальше по улице, на балконе второго этажа соседнего дома появился Рато. Окно за его спиной было широко распахнуто и, поскольку комната была залита светом, его огромная фигура была видна очень отчетливо; жидкие волосы развевались на ветру, впалая грудь обнажилась, а рубашка свисала лохмотьями.
На левом плече у него лежала безжизненная фигура женщины, правой же рукой он вытаскивал через окно еще одну. Прямо под балконом стояла огромная жаровня, раскалившаяся до малинового сияния.
Всего лишь на несколько секунд он неподвижно застыл на виду у толпы и ее всемогущего тирана, за оскорбление которого только что клялся отомстить. После чего раздался его могучий крик:
– Такое же наказание ждет всех заговорщиков, покушающихся на свободу народа, всех предателей его интересов от руки самого же народа и во славу его Избранника!
Затем, резко наклонившись всем своим неуклюжим телом, он подхватил вторую фигуру, безжизненно лежащую у ног. Какое-то мгновение он держал тела в руках прямо над перилами балкона. Две бесформенные фигуры висели в воздухе над затаившими дыхание фанатиками. Когда же они упали прямо на раскаленную жаровню, дикий вопль радости вырвался у толпы.
– Сейчас полетит еще парочка! – весело заорал Рато.
Поднялась суматоха, сопровождаемая беспорядочными криками. Женщины визжали, мужчины грязно ругались, дети плакали. Возгласы «Да здравствует Рато!» мешались с воплями «Да здравствует Робеспьер!». Все схватились за руки, образовав круг, и дикая сарабанда заплясала вокруг пылающей жаровни. Сумасшедшая оргия длилась уже несколько минут, когда кто-то из тех, кому не посчастливилось попасть в хоровод, разразился простым отчаянным словом:
– Проклятье!
Сразу же наступила тишина. Все уставились на бесформенные тюки, лежащие на жаровне и еще не успевшие превратиться в пепел.
Они и в самом деле были совершенно бесформенны. Это были всего лишь наскоро связанные лохмотья. Всего лишь лохмотья! Народ был чудовищно одурачен, одурачен изменником еще более гнусным, чем те, что убежали от мгновенной расправы.
– Проклятье! Смерть предателю!