Я описала ей происшедший инцидент.
— Теперь такое случается часто, — сказала она. — Карста действует на людей, как красная тряпка на быка. Хорошая карета символизирует богатство. Своей я не пользуюсь уже шесть месяцев. Глупо, но я боюсь, что людям это не понравится. — Мадам Гремон поежилась. — Раньше я и не подумала бы, что такое возможно. Времена меняются и притом быстро.
— А для нас безопасно ходить в город?
— Вам они не причинят вреда. Народ настроен против аристократов. Франция теперь неспокойная страна.
— В Англии тоже бывают волнения.
— Да, весь мир меняется. Те, кто теперь богаты, могут в будущем стать нищими. Во Франции слишком много бедности. Она порождает зависть. Многие богатые люди делают немало добра, но значительная их часть абсолютно праздны и приносят тем самым вред. По всей стране растут зависть и гнев. Думаю, что в Париже это еще более очевидно. То, что вы видели сегодня, стало обычным явлением.
— Надеюсь, больше я этого не увижу. В воздухе пахло кровью. По-моему, они были готовы растерзать ни в чем не повинного лакея.
— Они бы сказали, что напали на него, потому что он служит богачам и является врагом народа.
— Это опасные разговоры.
— Опасность витает в воздухе, мадемуазель. Вы недавно из Англии, и потому многого не понимаете. Там, должно быть, совсем не так, как здесь. Вы жили в деревне?
— Да.
— И вы оставили семью и друзей, чтобы уехать к кузине?
— Разумеется. Она нуждается в чьем-нибудь присутствии.
Мадам Гремон сочувственно кивнула. Я ощутила, что ее одолевает любопытство, и быстро поднялась.
— Мне нужно идти к мадам ле Брен. Она будет волноваться, где я.
Марго лежала на кровати у себя в комнате, а Жанна складывала детские распашонки, которые Марго явно ей демонстрировала.
— Куда бы Пьер ни пошел, Шон-Шон бежал за ним, — говорила она. — Пьер так и ходил по поместью с ружьем и собакой. Поместье было очень большое — одно из самых больших в стране.
— Оно, наверное, принадлежало богатому господину?
— Необычайно богатому. И Пьер был его правой рукой.
— А его господин был герцогом, мадам? Или графом?
— Как дела? — вмешалась я.
— А, дорогая кузина, как же мне тебя не доставало!
Взяв у Жанны распашонки, я сунула их в ящик.
— Благодарю вас, Жанна, — промолвила я и кивнула, давая понять, чтобы горничная оставила нас. Она присела в реверансе и вышла.
— Ты слишком много болтаешь, Марго, — упрекнула ее я.
— А что еще мне делать? Сидеть и хандрить?
— Ты наверняка скажешь что-нибудь лишнее.
У меня появилось чувство, что кто-то подслушивает за дверью. Я быстро подошла к ней и открыла се. Там никого не было, но мне показалось, что я слышу звук быстро удаляющихся шагов. Я не сомневалась, что Жанна пыталась нас подслушать, и мне стало не по себе.
Виденное мною сегодня в городе посеяло тревогу в моей душе. Волнения в стране не касались нас лично. И все же меня одолевали дурные предчувствия.
Срок Марго приближался. Ребенок должен был родиться в конце августа, а сейчас был июль. Пригласили акушерку, мадам Лежер. Она оказалась добродушной особой, походившей фигурой на кочан капусты, одетой во все черное (почему-то этот цвет предпочитало в те дни большинство женщин), с явно искусственным румянцем на щеках, проницательными темными глазками и едва заметными усиками над верхней губой.
Мадам Лежер заявила, что Марго в отличном состоянии и носит ребенка как следует. «Будет мальчик, — сказала она и тут же добавила: — А может, девочка. Обещать ничего не могу».
Акушерка стала приходить раз в неделю и как-то заметила, что моя кузина — весьма необычная дама, из чего я поняла, что ей платят значительно больше, чем всегда.
Я чувствовала, что вокруг нас создается атмосфера тайны, и полагала, что это неизбежно, но все же мне было не по себе из-за того, что я все чаще замечала любопытные взгляды окружающих.
О происшедшем в тот день неприятном инциденте я не упоминала Марго. Мне казалось, что ей лучше не знать об этом. Я помнила, как спешно ее отец покинул Англию после soiree. С тех пор мне удалось узнать кое-что об истории с ожерельем королевы Марии-Антуанетты, знаменитым украшением, изготовленным из прекраснейших бриллиантов мира. Я знала, что кардинал де Роан, которому обманом внушили, что если он поможет Марии-Антуанетте приобрести ожерелье, то она станет его любовницей, был арестован, а затем оправдан, и что его оправдание считали доказательством виновности королевы.