— Все будет в порядке, — вмешался Этьен. — Тюрго[148] и Неккер[149] ушли. Посмотрим, чем нам сможет помочь мсье Калонн[150].
— Не наскучили ли мы мадемуазель Мэддокс нашей политикой? — спросил Леон.
— Вовсе нет. Я нахожу это весьма интересным. Мне хочется знать, что здесь происходит.
— Я убежден, — сказал Леон, — что мы сами должны уладить то, что здесь происходит. Если перемены неизбежны, то нам следует смириться с ними.
— Я бы не хотел видеть перемены, которые приведут в замок толпу черни, — проворчал Этьен и, увидев, что Леон пожал плечами, сердито добавил: — Конечно, тебе нечего особенно бояться — ты бы отлично выглядел и в крестьянской лачуге!
За столом воцарилось молчание. Граф переводил взгляд с Этьена на Леона с насмешливо-снисходительным выражением. Этьен кипел от злобы, а Леон оставался невозмутимым.
— Разумеется, — спокойно ответил он. — Я помню раннее детство. Барахтаясь в грязи, я не чувствовал себя несчастным. Уверен, что я мог бы без особого труда вернуться к прежней жизни. По счастью, я знаю оба мира.
Этьен молчал. Меня интересовало, часто ли между ними возникали ссоры. Мне казалось, что Этьен, ревностно заботившийся о сохранении своих отношений с графом, был недоволен появлением Леона, но того это мало волновало.
Граф сменил тему, и я, понимая, что он привык направлять в нужное русло застольные беседы, подумала, не испытывал ли он удовольствия, наблюдая за подобными конфликтами.
— Мы создадим у кузины Минель плохое впечатление о нашей стране, заговорил граф. — Давайте побеседуем о том, чем мы вправе гордиться. Надеюсь, кузина, вам понравится Париж — город великой культуры, который, скажу не хвастаясь, не имеет равных в мире. У меня есть там дом. Он называется «отель», но таким образом мы именовали в прошлом наши большие дома — это не отель в том смысле, в каком вы используете это слово. Дом принадлежит семье уже почти триста лет. Да, он был построен в царствование Франциска I, когда во Франции появились многие прекраснейшие образцы зодчества. Надеюсь, вы посетите великолепные замки на Луаре, а потом мы с удовольствием представим вам Париж.
Оставшуюся часть ужина граф говорил о контрастах между жизнью в деревне и в большом городе.
В целом, беседа была для меня неожиданной. Я знала, что мама была бы ею шокирована, и что подобные разговоры не ведут за столом в Деррингеме в присутствии леди. И все же она показалась мне интересной.
После ужина мы направились в другой салон, где граф пил коньяк. Он настоял, чтобы я его попробовала. Коньяк ожег мне горло, и я боялась сделать больше одного глотка, чем, безусловно, изрядно позабавила хозяина дома.
Когда позолоченные часы пробили десять, граф заявил, что в это время Маргерит должна быть в постели. Нам не следует забывать, что она перенесла недомогание. Он хотел, чтобы она как можно скорее полностью выздоровела. Поэтому мы с Марго пожелали всем доброй ночи и направились в наши комнаты.
— Не знаю, как я все это вынесу, Минель, — сказала Марго. — Тебе ведь известно, что здесь намечается? Они намерены найти мне мужа.
— Еще нет, — успокоила я. — Ты слишком молода.
— Слишком молода! Семнадцать лет — вполне достаточный возраст.
— Что верно, то верно — ты это доказала.
— Видела, как отец смотрел на меня, говоря о короле и королеве и о том, как ее привезли во Францию, чтобы выдать замуж? Это было предупреждение.
— Должна сказать, что беседа показалась мне несколько необычной.
— Ты имеешь в виду risque[151]. Когда разговор зашел об Оленьем парке, верно? По-моему, это было сделано намеренно. Отец давал мне понять, что я больше не невинная девушка, и что он не потерпит от меня никакой чепухи. Мне придется делать все, что мне скажут, для моей же пользы — как тем девушкам в Париже.
— У вас всегда ведут такие беседы в присутствии дам?
Марго молчала, и мое смущение увеличилось.
— Скажи мне, о чем ты думаешь, — настаивала я.
— Отец, безусловно, неравнодушен к тебе, Минель.
— Он, несомненно, с удовольствием принимает меня здесь и называет кузиной. Но мне все же кажется странным, что он позволил беседе идти таким путем.
— Он сделал это сознательно.
— Интересно, зачем?
Марго только покачала головой, а я, почувствовав сильное желание остаться наедине со своими мыслями, пожелала ей доброй ночи и пошла к себе.
Горничная зажгла свечи, и при их свете комната выглядела очаровательно. Я еще никогда не видела подобной роскоши. Мне вспомнились девушки, подобранные на грязных улицах и привезенные в такую же обстановку. Что они при этом испытывали?
148
Тюрго Анн-Робер-Жак, барон де Л'Он (1727–1801) — французский государственный деятель, в1774-1776 гг. генеральный контролер финансов. Осуществил ряд прогрессивных реформ, отмененных после его отставки.
149
Неккер Жак (1732–1804) — швейцарский банкир, живший во Франции. В 1777–1781 гг. генеральный директор финансов. Осуществлял реформаторскую политику. В 1788 г. вновь призван к делам, способствовал перевесу в Генеральных штатах представителей третьего сословия. Отставка и высылка его из Франции в 1789 г. привела к восстанию, завершившемуся взятием Бастилии. Вскоре Неккер вернулся, но в 1790 г. окончательно уехал в Швейцарию.
150
Калонн Шарль-Александр (1734–1802) — генеральный контролер финансов Франции в 1783–1787 гг.