Было интересно беседовать с ними и наблюдать за их отношением к происходящему. Этьен не сомневался, что старый режим устоит. Он питал величайшее презрение к тем, кого именовал «чернью». Если они попытаются восстать, говорил Этьен, то призовут армию, которая твердо стоит за короля. Леон, однако, придерживался противоположного мнения.
После еды они подолгу засиживались за столом и спорили.
— Сейчас армия и вправду за короля, — говорил Леон, — но в один прекрасный день все может измениться.
— Чепуха! — возражал Этьен. — Во-первых, армия никогда не выйдет из повиновения, а во-вторых, даже если такое произойдет, власть и деньги принадлежат аристократии.
— Ты отстал от жизни, — доказывал ему Леон. — Герцог Орлеанский[166] в Пале-Рояле[167] подстрекает к мятежу. Он всячески подбадривает агитаторов. Повсюду говорят о свободе, равенстве и братстве, ропщут против королевы и даже против короля. Ты просто ничего не желаешь замечать.
— А ты вечно якшаешься с мужичьем и придаешь ему слишком большое значение.
— По-моему, только то, которого оно заслуживает.
Прислушиваясь к их спорам, я начинала разбираться в ситуации, которая с каждым днем становилась более опасной. Меня постоянно мучили мысли о графе, который находился в Париже.
— Моя мать очень хочет, чтобы вы навестили ее, — сказал мне как-то Этьен. — Она настаивала, чтобы я пригласил вас. Мать приобрела фарфоровую вазу, вроде бы английскую, и ей хотелось бы услышать ваше мнение о ней.
— Боюсь, что я не специалист по фарфору.
— И все-таки она хотела, чтобы вы на нее взглянули. Можно я провожу вас к ней завтра?
— Да, с удовольствием.
На следующий день я была готова в назначенное время. Когда мы выехали, было около половины четвертого.
— Лучше поедем по тропинке, которую я вам показывал, — предложил Этьен. — По-моему, я говорил вам, что граф проложил ее несколько лет назад, чтобы быстрее добираться к дому моей матери. Правда, сейчас она заросла, так как ее редко используют.
Он оказался прав — тропинка заросла. Ветви и подлесок создавали летом существенную помеху.
Габриель уже ждала нас.
— Хорошо, что вы пришли, — сказала она. — Я так хотела показать вам мое приобретение. Но сначала выпьем чаю — я знаю, как его любят англичане.
Мадам Легран провела меня в гостиную, где я сидела с ней в прошлый раз. Когда мы пили чай, она спросила, понравился ли мне Париж?
Я ответила, что нашла город необычайно интересным.
— А вы заметили, как мы подражаем англичанам?
— Я обратила внимание на то, что в магазинах полно английских товаров, и на надписи, извещающие, что здесь говорят по-английски.
— Да, и везде пьют чай. Вам должно быть приятно, мадемуазель, что ваша страна у нас столь популярна.
— Думаю, это просто мода.
— По-вашему, мы — непостоянные люди?
— Моды приходят и уходят, не так ли?
— Да, как любовницы. Они тоже приходят и уходят. Умным людям следует знать, что на свете не существует постоянства. Сегодняшняя фаворитка завтра может быть отвергнута. Вам нравится чай?
Я заверила ее, что очень нравится.
— Попробуйте эти пирожные. Этьен их очень любит. Он ест их слишком много. Мне повезло, что сын посещает меня так часто. Мой брат также приезжает ко мне. Мы дружная семья, и я считаю себя счастливой. Хотя я не вышла замуж за графа, но, по крайней мере, не потеряла сына. А то ведь многие мужчины предпочитают, чтобы их незаконные дети воспитывались вдалеке от родителей. По-моему, для матери такое весьма печально, не так ли?
Я почувствовала, что краснею. Очевидно, до Габриель дошел слух, что я родила от графа ребенка.
— Конечно, печально, — холодно ответила я. — Однако женщинам следовало бы предвидеть подобную возможность, прежде чем ставить себя в столь неприятное положение.
— Но ведь не все женщины обладают даром предвидения.
— Вероятно. Но я бы хотела поглядеть на вашу вазу.
— Сейчас покажу вам ее.
Казалось, мадам Легран затягивает чаепитие. Я заметила, что она время от времени посматривает на часы в форме замка, которые, как мне уже было известно с прошлой встречи, подарены ей графом. Очевидно, Габриель хотела напомнить мне о его любви к ней.
Мадам Легран болтала о Париже, а так как я была очарована этим городом и чувствовала, что мой визит туда был слишком кратким, то слушала ее с интересом. Габриель сказала, что для того, чтобы увидеть настоящий Париж, мне следовало посетить Les Halles[168], и весьма колоритно его описала. Я словно видела перед глазами огромную круглую площадь, к которой вели шесть улиц, и прилавки, наполненные товарами. Потом она рассказала мне о распродажах по понедельникам поношенной одежды на Гревской площади. По непонятной причине они именовались ярмарками Святого Духа.
166
Герцог Орлеанский Луи-Филипп-Жозеф де Бурбон, прозванный «Филипп-Равенство» (1747–1793) — принц крови, примкнувший из ненависти к королеве и политического авантюризма к революционерам и голосовавший за казнь Людовика XVI. Во время террора, однако, вызвал подозрение у своих друзей-якобинцев и был гильотинирован.