Действие книг об Алом Пимпернеле происходит в 1792–1794 годах — в самый страшный и кровавый период французской революции, о котором наши историки и литературоведы, беспрекословно подчиняясь указаниям свыше, писали исключительно в восторженных тонах. Бдительно оберегая смертный покой палачей французского народа, коммунистическое руководство стояло на страже еще более страшных монстров отечественной формации. Разнузданный террор, убийства, грабежи, потоки невинной крови, пролитой Дантонами, Робеспьерами, Фукье-Тенвилями со товарищи, превозносились в советских школьных учебниках и научных трудах, где порицались лишь недостаточная решительность монтаньяров, расправа Робеспьера в числе прочих оппозиционеров и с «бешеными» — французскими «Шариковыми», уже тогда призывавшими «все взять и поделить», наподобие Эбера, чья непревзойденная гнусность шокировала даже якобинских главарей. «Девяносто третий год» Виктора Гюго, «Повесть о двух городах» Чарлза Диккенса, «Жозеф Фуше» Стефана Цвейга, другие произведения мировой литературной классики, посвященные этому драматическому периоду мировой истории, и поныне еще выходят с комментариями, растолковывающими читателю, чего именно недопонимали их авторы, не обладавшие «классовым подходом» к описываемым событиям. Однако недавние публикации статей отечественных и зарубежных историков, а также выходе свет в 1991 году фундаментального труда английского историка прошлого века Томаса Карлайла «Французская революция» открыли путь к объективному и непредвзятому рассмотрению трагедии революции во Франции.
Действие романа «Алый Пимпернель развертывается в сентябре 1792 года — одной из самых черных страниц мировой истории. Возникшее в условиях чудовищного сословного неравенства, диких пережитков феодальной системы, обнищания и голода деревни, политического бесправия буржуазии, тормозившего развитие страны, революционное движение во Франции, вдохновленное просветительскими идеями, ставило своей целью достижение свободы, равенства и братствси Людовик XVI, слабый, безвольный и нереши тельный монарх, то идущий навстречу реформам, то под-дающийся давлению аристократии, не желавшей поступаться своими привилегиями, решается на созыв Генеральных штатов, большинство в которых занимают представители третьего сословия. 14 июля 1789 года восставший народ захватывает цитадель тирании — Бастилию. Одна за другой уходят в прошлое ненавистные сословные привилегии. Однако люди, как и в наши дни, были не в силах понять, что свобода и демократия не означают имущественного равенства и всеобщего материального благосостояния. Повсюду происходят вспышки насилия, становящегося постепенно нормой жизни. Люди, стоявшие у истоков реформ, понимают, что события выходят из-под разумного контроля. Навсегда покидает Францию Неккер, Мирабо и вожди партии фейянов — сторонников конституционной монархии — ищут связей с двором, летом 1791 года королевская семья, ощущая надвигающуюся опасность, предпринимает неудачную попытку бегства. Власть короля становится номинальной — пожалуй, не многим большей, чем у нынешней английской королевы, но и она тяготит даже получивших весной 1792 года большинство в правительстве жирондистов — партии, основную часть депутатов которой ранее составляли выходцы из департамента Жиронда. Сторонники мирных конституционных преобразований, они все чаще начинают сваливать экономические неурядицы на происки внешних врагов, в их речах господствует напыщенная патриотическая риторика. В результате Франция объявляет войну Австрийской империи, поначалу не принесшую успеха. Офицерский состав, укомплектованный почти полностью дворянами, сражается без энтузиазма; австрийские, а затем и прусские войска вступают на французскую территорию. Кровавые силуэты лидеров якобинцев — наиболее радикальной группировки революционеров — встают во весь рост. Дантон, Марат и другие агитируют истреблять «врагов народа» внутри страны. «Августовский путч» 1792 года поворачивает революцию в криминальное русло. Король и королева лишены власти и заключены в Тампль вместе с семьей, их защитники безжалостно перебиты. Но самое страшное начинается в сентябре. Жирондисты еще сохраняют большинство в правительстве, однако министром юстиции становится Дантон. Жестокий, решительный, развратный «лев революции», кумир алчущей крови парижской черни, он пользуется в столице практически диктаторской властью. «Друг народа» Марат со скрупулезностью математика подсчитывает количество голов аристократов, требуемое для удушения измены. Париж захлестывает кровавый кошмар, невиданный со времен Варфоломеевской ночи. Самозваные суды выносят смертные приговоры, бросая осужденных озверевшей толпе, «врагов народа» зверски убивают на улицах, вешают на фонарях, разрывают на части, пьют их кровь. Вся Европа содрогнулась от ужаса и отвращения при виде действий поборников «свободы и равенства». Англия, передовая европейская держава, обладавшая в то время наиболее прогрессивным государственным устройством, долгое время придерживалась политики изоляционизма, проводимой премьер-министром Уильямом Питтом-младшим; многие либерально настроенные британцы приветствовали прогрессивные преобразования в революционной Франции. Однако теперь Англия присоединяется к антифранцузскому союзу, а вскоре становится наиболее активным его членом. Разбой на площадях и улицах вызвал протесты даже в среде якобинцев; против него возражал и не выносивший беспорядка, педантичный Робеспьер. Однако его прекращение не остановило вереницу преступлений. Казнь короля и королевы, захват власти якобинцами, диктатура Робеспьера — этого, по определению Вальтера Скотта, «сладкоречивого изверга», безжалостно расправившегося с оппозицией справа (в том числе и с Дантоном и Демуленом) и слева, придал и террору организованную, упорядоченную систему. Комитет общественной безопасности — зловещий прообраз нашей «чрезвычайки» — трудился в поте лица, разыскивая «врагов народа», которых революционный трибунал и общественный обвнитель Фукье-Тенвиль тысячами отправляли под нож «красной вдовушки» — гильотины. Для ревнителей «классового сознания» следует напомнить, что среди казненных в период якобинского террора 1793–1794 годов аристократы составляли ничтожную часть — повозки везли на гильотину в основном рабочих, ремесленников, лавочников, крестьян. Гильотина не щадила ни стариков, ни женщин, ни детей. Эмиссары Робеспьера свирепствовали в провинции: Фуше устраивал резню в Лионе, Карье топил людей в Нанте, связывая их попарно. Термидорианский переворот 1794 года, покончивший с шайкой Робеспьера, в нашей историографии всегда клеймился как «реакционный», а для его лидеров не жалели черных красок. Безусловно, Барраса, Тальена и других термидорианцев едва ли можно причислить к лучшим представителям человечества; их отличала бессовестность и продажностъ, многие из них были замешаны в преступлениях пери-ода диктатуры. Однако чудовищный геноцид был остановлен именно 9 термидора (27 июля) 1794 года.