— Я хочу, — продолжал он, — чтобы вы обеспечили безопасность Армана простейшим путем, дорогая мадам.
— Каким именно? — казалось, откликнулась рука Маргерит.
— Оставаясь на этом месте без единого звука, пока я не позволю вам говорить. — Почувствовав, как сжалась Маргерит, Шовлен добавил с сухим смешком: — Впрочем, я не сомневаюсь в вашем повиновении, ибо если вы крикнете — нет, даже произнесете хоть слово — или попытаетесь двинуться с места, мои люди — а их здесь около тридцати — схватят Сен-Жюста, де Турнея и двух других и по моему приказу расстреляют их у вас на глазах.
Маргерит слушала речь беспощадного врага с возрастающим ужасом. Парализованная физической болью, она сохраняла достаточно ясное сознание, чтобы понимать смысл страшного «или — или», которое он вновь поставил перед ней, — куда более страшного, чем предложенное им в ту роковую ночь на балу.
На сей раз слова Шовлена означали, что Маргерит должна сидеть тихо и позволить ничего не подозревающему мужу идти навстречу верной гибели, или же, попытавшись подать ему сигнал об опасности, который, возможно, не достигнет цели, приговорить к смерти родного брата и еще троих ни в чем не повинных людей.
Маргерит не могла видеть лица Шовлена, но она ощущала на себе злобный взгляд его светлых пронизывающих глаз, а произносимые шепотом слова, звучали для нее, как похоронный звон по ее последней слабой надежде.
— Таким образом, мадам, — любезно добавил Шовлен, — с вашей стороны бессмысленно заботиться о ком-либо, кроме Сен-Жюста, а для его безопасности вам достаточно оставаться на месте и хранить молчание. Мои люди получили строгий приказ щадить его. Что касается Алого Пимпернеля, то поверьте, никакое ваше предупреждение не сможет спасти его. А теперь, дорогая мадам, позвольте мне убрать этот неприятный предмет с вашего хорошенького ротика. Как видите, я предоставляю вам свободу в выборе решения.
Мысли Маргерит кружились в бешеном водовороте, тело казалось парализованным, виски раскалывались от боли. Она сидела в темноте, окутывающей ее, подобно мантии. Со своего места Маргерит не могла видеть морс, но она слышала траурный рокот прилива, словно оплакивающий ее погибшие надежды, потерянную любовь и мужа, которого она предала и обрекла на смерть.
Шовлен снял повязку с ее рта. Маргерит не проронила ни звука; в этот момент у нее хватило сил только на то, чтобы выпрямиться и постараться подумать.
Минуты шли одна за другой — в мертвой тишине Маргерит не могла ориентироваться во времени. Она ничего не видела, не ощущала сладковатого аромата осеннего воздуха и соленого запаха моря, не слышала бормотания волн и шороха гальки. Все вокруг казалось нереальным. Не может быть, чтобы она, Маргерит Блейкни, царившая в лондонском высшем свете, сидела среди ночи на пустынном побережье бок о бок со своим злейшим врагом, а где-то в нескольких сотнях футов, человек, которого она еще недавно презирала, и который с каждой минутой становился для нее все ближе и дороже, ничего не подозревая, шел навстречу гибели, а она ничем не могла ему помочь.
Не должна ли она испустить вопль, который отзовется эхом по всему берегу и побудит Перси остановиться, ибо здесь притаилась смерть? Один или два раза Маргерит едва не поддалась искушению так поступить, но в таком случае ее брата и еще троих человек расстреляли бы у нее на глазах, и она стала бы их убийцей.
Да, стоящий рядом с ней зверь в человеческом облике отлично знал женскую натуру. Он играл на ее чувствах, как опытный музыкант на своем инструменте, точно предугадав все ее мысли.
Маргерит не решалась подать сигнал, ибо она была всего лишь слабой женщиной. Как могла она допустить, чтобы Армана убили перед ее глазами, чтобы он умер, возможно, посылая ей проклятие, чтобы его кровь оставалась у нее на совести? А престарелый отец малютки Сюзанны, а другие беглецы?.. Нет, это слишком ужасно!
Как долго оставалось ждать? Рассвет еще не начался, море продолжало свое печальное бормотание, осенний бриз мягко шелестел в ночи, а на пустынном берегу было тихо, как в могиле.
И внезапно поблизости послышался веселый и громкий голос, поющий «Боже, храни короля!»
Глава тридцатая
Шхуна
Измученное сердце Маргерит, казалось, перестало биться. Она скорее почувствовала, чем услышала, что солдаты приготовились к схватке, и что каждый пригнулся, держа в руке саблю.
Голос звучал все ближе и ближе. Среди пустынных утесов и на фоне шума прибоя было невозможно определить, на каком расстоянии находится и откуда идет веселый певец, просящий Бога хранить его короля, в то время как он сам находится в смертельной опасности. Голос становился все более громким, время от времени под ногами певца шуршала галька, скатывающаяся со скал на берег.