Ее слегка картинно бросили на колени перед Императором. Усиленные металлом пятки копий звякнули о каменный пол. Звякнули слаженно, но осторожно – если со всей дури жахнуть по каменному полу таким вот копьем, то расколоть камень – как нечего делать.
Ма У, освобожденная от копий, подниматься, разумеется, не спешила. Как упала, так мгновенно простерлась ниц головой в сторону Императора.
Фигура за жалюзийной занавеской простерла руку.
– Господин твой за спиной твоей, женщина Ма! Отныне кланяйся ему! И помни доброту своего господина и милость нашу, благодаря которой была сохранена твоя жалкая жизнь.
– Пусть небеса станут свидетелем безграничной милости и доброты Того… – Начала было Ма У, но Император отмахнулся:
– Не желаем слушать!
Ма У мгновенно умолкла и очень ловко развернулась в мою сторону… как-то ловко так ухитрившись не поворачиваться афедроном к трону:
– Господин мой! – С «уставным» надрывом томно простонала она. – Ваша слуга готова на все, дабы угодить вам, мой господин!
– Племян… – Тихо-тихо попытались вякнуть за моей спиной, но тут же ойкнули и зашипели от сдерживаемой боли.
Вот вам «хи-хи», а все очень и очень серьезно. После такого финта императорскими ушами эта женщина – фактически моя рабыня. И ее брак с Ма Шенли – по боку. И то, что она даже сейчас продолжает руководить внешней разведкой клана и, частично, провинцией Увзан – по боку. И то что рабство на территории Царств официально запрещено – по боку… Всё – по боку. Потому что…
– От сих – слушайте, и не говорите, что не слышали! ЛЮБИМОМУ ВНУКУ НАШЕМУ дарованы покои…
… Потому что я только что признан не каким-то там хреном с горы, а любимым, вашу бабушку, внуком! Такая вот получается рабыня. С огро-о-омным «приданным». Официально-то – никаких обвинений Ма У не предъявлено. Есть какое-то там императорское неудовольствие по каким-то неизвестным широкой публике причинам. Эка невидаль! А здесь, в столице, госпожа Ма У присутствует для разбирательств. Опять-таки – в каком-то мутном непонятном деле. Итог которых – вот такой вот. Сунули ее под какого-то мальчишку. Ну, «сунули» – в хорошем смысле этого слова. А поскольку мальчика – «любимый внук наш», то следует понимать – сунули всерьез… глубоко.
Чтоб ты косточкой подавился во время обеда, дедуля любимый! Только жизни в этом гадюшнике мне для полного счастья не хватало! С такой вот «рабыней».
Конечно, к такому повороту я был готов. Но, как всегда, надежда-надежда…
Рядом, не сдержавшись, тихонько прошипела Цу. И тут же прошипела еще раз – то ли Микки, то ли Хао пихнули сестру локтем. Ну, или ущипнули, призывая ту к порядку. Потому что о ништяках и подарках для «любимых внучек», вопреки многочисленным обещаниям, не было сказано ни слова! Что говорило о том, что сестры, нежданно-негаданно ставшие принцессами, и обязанностями обзавелись соответствующими. А именно – обеспечивать лояльность своих более старших родственников.
«По чистой случайности» дарованными покоями оказались те самые комнаты в пятом доме дворцового комплекса Твердыни, в которых мы остановились ранее. И в которые мы вернулись уже слегка расширенным составом.
– Ма У, останься…
– Да, мой господин!
– Дамы, вы хотели отдохнуть после лицезрения Его Ослепительности…
– Но, братик! – Начала было Цу.
– Брысь! – Тихо, но веско приказала Хана. – Живо!
– Да, старшая сестрица Хана. – Унылым расстроенным хором ответили сестры.
Закрывая за собой двери своих комнат, они одарили медведицу многообещающими хмурыми взглядами. Ни капли не впечатлённая этими прожигающими лазерами, Хана улыбнулась:
– Позвольте своей наложнице совершить прогулку по чудесным садам Твердыни, мой возлюбленный господин!
Ага. Зимой. По заснеженным садам погулять. Полюбоваться на голые деревья. А хотя, есть же зимние сады в оранжереях. Там, говорят, красиво в любое время года. Кивнул:
– Иди. Через час я желаю посетить Средний город.
– Эта Хана с радостью вернется к этому моменту дабы сопровождать вас, мой господин! – Хана восторженно прижала ручки к груди. – Стоит ли этой старательной девушке оставить одну из своих безделушек, чтобы оградить драгоценные уши моего повелителя от излишнего шума?