Надо сказать честно, что самые брехливые люди на свете — охотники. За ними идут рыбаки, потом кандидаты в депутаты, статистики и т. д.
Люди на глазах преображаются: робкий осмелел и грудь колесом, угрюмый просветлел, радикулитчик, что на «гражданке» сам обуться не мог, бревна таскает, махает топором, только щепки летят. А ревматик Вася Щукин вместо пуховиков, подушек, грелок валяется на земле у костра с задранной рубахой и голой поясницей, гогочет и визжит.
И что интересно, ни у кого не кольнет, никто не чихнет. А стоит только ногой во двор, опять заныло, закололо.
Эй, товарищи ученые–медики! Вот вам материал для докторской диссертации. Изучайте этот феномен. Почему бы вам не предложить организацию курортов для охотников и вообще лечить методами приближенными к жизни? Скажем, санаторий «Охотник», где все двадцать четыре дня — открытие охоты. Сколько бы больных на ноги поставили! Подумайте.
Ну, мы отвлеклись. Итак, горит костер, стоит гомон, смех, но к столу группками ходить не забывают. Позвякивают стакашки.
— Ну, будем!
— Будем!
Пьют помаленьку, не жадничают, культурно, как в дворянском собрании, только без фраков.
Уже за полночь. Кто перегрузился, идет спать. Располагаются в спальных мешках, в палатках, в кузове машины. А кто заблудился, спит где придется, еще и шутит:
— Баба дома, как сучка, на перине гнется, а я, как барин, на телогрейке развалился!
В основном колготятся до двух–трех часов, а кто и вовсе не ложится.
Наконец затихает лагерь. Засыпая, каждый думает: «Ах, как я славно утром поохочусь!» Думай, думай. Спокойной тебе ночи, светлая душа.
А что думают в эту ночь утки? Они сверху давно заприметили скопление техники и крикливых двуногих и с тревогой слушают шум и галдеж на берегу. Веками выработанный инстинкт подсказывает им, что добра от людей не жди. А потому они волнуются и тихо меж собой переговариваются.
— Это что же затевают? — спрашивает Серая Шейка. — Вдоль всех озер скрадки мастерят, у каждого ружье.
— Это охотники, — говорит Старый Селезень.
— А они лучше лисиц или волков? — опять спрашивает та.
— О! Конечно, хуже. Это такие сволочи, изверги, одним словом, люди. Как начнут стрелять нас, как начнут убивать. Ни жалости у них, ни совести.
— Нас убивать?! — ужасается Серая Шейка. — За что? Зачем?
— Черт их знает, поди их спроси, — сердится Старый Селезень. — Жрать хотят, никак свою утробу не набьют. Морды разъели и все им мало.
— Они, наверное, больные, вон как кричат, шатаются и падают, — жалеет охотников Серая Шейка.
— Это они из бутылок налакаются и с ума сходят.
— Зачем? Они что, ненормальные?
— У людей все не так, как у нас. Мы сперва на полях кормимся, потом уже на озеро падаем и пьем. А они сперва пьют, потом кормятся и падают.
— Значит, надо подальше от таких держаться, а ближе к тем охотникам, что не шатаются?
— Как раз наоборот, — учит Старый Селезень. — Вы не бойтесь тех, кто пьет и шатается, им не до нас. У них руки трясутся, и они только попугают. А вот те, кто молча готовятся и не пьют, это хищники. От них держитесь дальше.
Не спится и собакам. Они собрались за крайней палаткой и потихоньку тоже беседуют.
— В этом году сильнее кричат, — говорит Рекс. — В запрошлый год в это время уже с ног попадали и дрыхнули.
— А че им дрыхнуть? — ворчит Шарик. — С этой перестройкой совсем обленились, разъелись как хомяки, их одной бутылкой с ног не свалишь.
— Я сегодня наелся до отвала, — хвастается Рекс. — У меня хозяин добрый, шашлыком кормил.
— Твой хозяин придурок, — обиделся Шарик. — Он ни с того ни с сего меня пнул и заматерился: «Пшел вон, менталитет лохматый!»
— А зато твой хозяин алкаш, — огрызнулся Рекс. — Погляди, он уже вверх менталитетом лежит и слюни пускает.
— Не твое собачье дело!
— А ты не гавкай!
— Да перестаньте вы собачиться, — мирит из Пальма. — Не будьте вы хуже людей. Не спорьте. У меня тоже хозяин хороший, не обижает. А вот хозяйка так змея, озлилась, еле на охоту вырвались: «Я с вас обоих шкуру спущу!» Сама визжит, хозяина метлой хлестала, а меня чуть кипятком не ошпарила. Ведьма!
— Да ничего они в охоте не понимают, — ворчит Шарик. — Уж на что мы с Николаем Ивановичем самостоятельные, завсегда на охоте не меньше пяти уток добываем, так она вместо «спасибо» аж зайдется в крике: «Надо, так сам их и тереби!.. Обрадовал, чирков да бакланов вонючих настрелял, вот и жри их сам!» Ишь ты, барыня! Лебедей, рябчиков да ананасов ей подавай.