— Назад! В укрытие! — крикнул Георгий, поворачиваясь к щели.
Он слышал за своей спиной шумное дыхание Наташи. А где Беднов?
— Данилыч, душа из тебя вон, пошевеливайся! — крикнул он, оборачиваясь на ходу.
Где-то совсем рядом с тяжелым стоном разорвалась бомба.
Георгий обернулся и увидел, как Беликова, упав, перекатывалась с боку на бок, пытаясь подняться.
Они вдвоем с Бедновым затащили ее в щель. Георгий, вытащив нож, распорол Наталье на плече мокрую от крови гимнастерку и, оторвав кусок от своей рубахи, приложил его к рваной глубокой ране, туго обмотал им плечо и предплечье.
Лицо у Натальи бледное, на лбу испарина. Посиневшие губы плотно сжаты. По всему видно — шок.
* * *Немцы ушли. Теперь можно выбраться из укрытия. Дворников встал в полный рост. Над их разрушенной технической землянкой курился жиденький дымок. За аэродромом невдалеке от разбитого Жориного «ила» догорали два «юнкерса».
Над стоянками стоял звенящий гул запускаемых моторов. Плотным строем в сторону Белгорода прошел полк Пе-2. Пора…
Георгий, оставляя Беднова с Наташей, строго наказал:
— Смотри мне, старина, от нее ни на шаг! Сейчас пришлют санитарную машину.
Дворников прибежал к своему новому самолету, с помощью Цыбуленко запустил мотор и, включив радиостанцию, запросил:
— «Байкал». Я Седьмой. Ранен стрелок. Прошу срочно санинструктора и замену на вылет!..
Первый самолет замполита майора Изотова уже порулил на старт. Иван Алимкин с тоской посмотрел ему вслед: «Идут в бой…» Он спешил к стоянке Дворникова в надежде увидеть Наташу. Ведь ему нужно отдать ей письмо, но, подойдя к самолету Георгия, он увидел, что в задней кабине сидит другой стрелок, из новеньких. Георгий кивнул из кабины Ивану в сторону траншеи, и тот, заметив механика, склонившегося над Наташей, сразу все понял. Подъехала санитарная машина, Иван вместе с Бедновым помог фельдшеру старшему лейтенанту Симановской перевязать рану и уложить Наташу на носилки. Беднов, растерянно моргая, принял от Симановской пистолет Беликовой. Наташа открыла глаза и, увидев Алимкина, с трудом улыбнулась.
— Здравствуй, Ваня. Как долго тебя не было…
Он наклонился к ее лицу и впервые так близко увидел ее глаза. Они действительно были вовсе не голубые, а светло-серые, лучистые…
— Вот письмо от отца, — сказал Иван. — Он жив, Наташа.
Алимкин аккуратно положил письмо в ее нагрудный карман, а она, скосив взгляд на второй карман гимнастерки, темный от крови, попросила:
— Достань и возьми. Пусть будет у тебя.
Он осторожно достал ее талисман со звездочкой, положил себе в карман и, посмотрев долгим взглядом на ее спокойное лицо, встал и, не оглядываясь, побежал в сторону старта.
— Ты уж, дочка, не задерживайся там. Плохо нам без тебя, — ласково сказал Данилыч.
— Оставьте меня здесь, — слабым голосом попросила Наташа.
— Да ты не волнуйся, — успокаивала ее Симановская. — Поправишься в госпитале — и вернешься назад.
— А наши где?
— Все идут в бой, весь полк, — ответил Данилыч… Мимо Алимкина прорулили и пошли на взлет звенья
Карушина, Сморчкова. Скорее… Только бы успеть!
Вот и командный пункт — квадрат, обнесенный флажками, фанерный домик, радиостанция РСБ… Группа офицеров штаба.
Ломовцев стоит с микрофоном в правой руке, левая — на повязке. Рядом, у знамени части, — майор Горнушкин. На развевающемся по ветру алом полотнище — портрет Ленина и надпись золотом — «167 гвардейский ордена Суворова III степени штурмовой авиационный полк».
— Я «Байкал-семь», разрешите взлет? — донесся из динамика голос Дворникова.
— Седьмой, взлет разрешаю!
Алимкин подбежал к Ломовцеву, козырнул, как положено:
— Товарищ подполковник! Разрешите лететь вместе со всем полком?
— Кто там ранен, ты знаешь? — вместо ответа спросил комполка.
— Беликова… Фельдшер говорит, что не опасно… Батя, разрешите лететь!
Они стояли друг перед другом. Взгляд Ивана умолял, просил, требовал…
— Ну, брат, вижу, от тебя не отвяжешься. Шут с тобой, жми на моем! — Ломовцев махнул здоровой рукой с зажатым в кулаке микрофоном… — А если не догонишь полк?
— Догоню, батя. А коли что — сам тот овраг найду. Я теперь их, гадов, и под землей разыщу!
* * *Едва комполка проводил в воздух последний самолет, как увидел: по фюзеляж утопая в ковыльных травах, на старт ходко катится его «ил» с красным коком винта.
Через полминуты, словно от нетерпения, содрогаясь всем корпусом и приседая на шасси, батин Ил-2 был уже в воротах, обозначенных флажками. На его киле, иссеченный пулями и осколками, как и прежде, красовался портрет Суворова.