— А мои что, хуже, что ли? — подал с места обиженный голос Сморчков.
— И твои, Никита, соколята что надо. Не горюй, скоро всем работы хватит! — Комполка посмотрел на часы. — Ну все, сынки, хватит разговоров. Запуск по зеленой ракете.
Механик Беднов, задрав голову, неотрывно смотрел на кабину командира, стараясь не пропустить его сигнал к запуску мотора. Георгий Дворников, застегнув привязные ремни, сосредоточенно осматривал приборы и оборудование, изредка о чем-то переговариваясь с оружейником Котовым.
Котов, держась за откинутую назад подвижную часть фонаря кабины, стоял на центроплане и, кратко отвечая на вопросы летчика, кивал головой: мол, все в порядке, командир, оружие проверено.
Дворников снял шлемофон, подставил голову степному ветру, настоянному на запахах полыни и ковыля. Встретившись взглядом с механиком, понимающе подмигнул ему: «Не волнуйся, старина. Ракеты еще нет». И указал на север.
Там, на большой высоте, появился фашистский разведчик «рама» — «Фокке-Вульф-189».
Два «яка» яростно атаковали «раму»: из бескрайнего голубого простора сюда доносились глуховатые раскаты пулеметных и пушечных очередей. Но «рама» — высокоманевренная машина, сбить ее не так-то просто.
Теперь было ясно, что до той поры, пока не отгонят разведчика, вылета не будет: нельзя демаскировать свой аэродром. Крутилась же «рама» над ложным аэродромом. Ну и пусть себе.
Механик Беднов, поглядывая в сторону КП, еще раз обошел самолет, остановился у кабины стрелка. Наташа, выглядывая из-за пулемета, улыбалась ему:
— Спасибо тебе, дорогой Данилыч. И когда ты только успел их поставить!
«Их» — стальные листы, снятые недавно со сбитой машины, той самой, чей черный остов покоится на берегу Сейма, Беднов укрепил на полу и бортах заднего отсека, пока летчик и стрелок были на КП.
— Успел вот, Натаха. Что поделаешь, не позаботились пока конструкторы о защите стрелка. Видно, руки не дошли. Двоих уж ранило.
Поставил механик броневую защиту и по другой причине: остались у него дома, на Житомирщине, две дочки. Посмотрит на Наташу — и в сердце что-то перевернется, острой болью зайдется душа.
— Ты вот что, Данилыч, — Наташа вытащила из нагрудного кармана гимнастерки кусочек дюраля и протянула его механику, — вырежи здесь звездочку, да поаккуратнее, чтоб красивая была, ровная.
Беднов повертел в заскорузлых пальцах дюраль, покашлял соображая:
— Стало быть, на манер истребителей, чтоб вся слава на виду была?
Наташа покраснела, но сказала решительно:
— Не слава, Данилыч, а совесть. Те, кого мы хоронили, о славе не думали. И листы, что ты снял, и этот кусок дюраля — с их самолета. Понимаешь?
— Ну да, понимаю, конечно, чего там, — сконфузился Беднов. — Сделаю.
Над КП медленно поднялась зеленая ракета. Данилыч охнул и вперевалку побежал к носу самолета. Моторист Цыбуленко уже стоял у правой плоскости, готовый по команде механика выдернуть колодки из-под колес. Котов проворно растаскивал маскировку капонира.
Но вот Дворников поднял руку. Беднов, встретившись с его ставшим вдруг отчужденным, суровым взглядом, предупредил товарищей:
— Есть, от винта!
Георгий открыл вентиль воздушной системы, нажал вибратор запуска, и двигатель, раза два хлопнув, отозвался грозным, привычным для уха рокотом. Лопасти винта слились в сплошной, сверкающий на солнце диск. Гулкая дрожь прошла по стальному корпусу машины. Механик и моторист выдернули из-под колес колодки, и самолет, взревев мотором, натужно преодолев подъем капонира, мягко покатился по раздольному степному простору.
Наташа смотрела в сторону старта, куда один за другим подтягивались «илы». Самолет бати по портрету на хвосте определить было проще всего. За ним, судя по номерам, — машины Дементьева и Савика… А вот и «двенадцатый». Она помахала рукой и, увидев, как Алимкин кивнул в ответ головой, улыбнулась: «Удачи тебе, дорогой мой человек!»
Собрав группу над аэродромом, батя повел ее к линии фронта. Георгий шел замыкающим и время от времени слышал по радио звонкий голос командира: «Сынки, плотнее строй!» или: «Женя, голубчик, ну куда же ты вправо?» Такое «своеобразие» радиообмена явно ставило в затруднительное положение вражеский радиоперехват: попробуй разберись, кто такой «Женя» и что еще за «сынки». Ведомым же летчикам все было понятно: тембр батиного голоса они отличили бы из тысячи. Узнали Ломовцева и на станции наведения. Баритон с грузинским акцентом приказывал:
— «Байкал-первый», я «Гранит». Роспуск группы в квадрате семнадцать. Работайте смелее. Вас прикроют гвардейцы-истребители!