— Правильно. — Глория подошла к старшему бармену. — Я — Глория Кемпбелл. Вас зовут Майкл?
— Да, мэм.
— Послушайте, Майкл, один бар нужно поставить наверху в игровой комнате к стене, напротив бильярдного стола. Второй бар пусть останется здесь, а третий поставьте в вестибюле.
Майкл кивнул своим помощникам, а Глория повернулась к роялю.
— Люси, помоги мне передвинуть это.
Люси осторожно взялась ладонями, чтобы не повредить ногти, за край рояля и наклонилась вперед, изогнув спину. Судя по выражению лица одного из барменов, вид спереди был довольно эффектным. Женщины напряглись, но у них ничего не вышло.
— Тяжело, — громко дыша, пожаловалась Люси.
— Давай еще раз. Нам нужно повернуть его кругом, клавиатурой к окну. — Глория опять взялась за край рояля.
На этот раз к ним присоединились Оливия и бармен.
— Эй! — Пианист вскочил и покинул свое место. — Мне нужно сидеть правым боком к залу.
— Эдвин, ты не двигаешь рояль и поэтому не имеешь права голоса. — Глория толкнула рояль.
Если бы Эдвин сейчас помог им, она позволила бы ему занять более открытое по отношению к танцующим место. Однако тот сохранил верность профсоюзным правилам, и рояль был повернут на сто восемьдесят градусов.
— Спасибо, — поблагодарила Глория своих помощников, а Оливия уже показывала официантам, что им следовало поставить на освободившееся место.
Так, одно дело сделано. Быстрыми шагами Глория направилась в холл и, подойдя к спальне своих родителей, постучала в дверь, за которой о чем-то приглушенно спорили.
— Уйдите! — отозвалась мать.
— Мама, это я, Глория. Можно мне войти? — Она попробовала повернуть ручку, но дверь была заперта на ключ изнутри.
— Глория, у нас с твоим отцом важный разговор.
— Пэт, нам не о чем больше разговаривать! — послышался возбужденный голос ее отца.
Секунду спустя дверь открылась, и отец вихрем вылетел из спальни, не глядя на Глорию, которая успела прошмыгнуть в комнату прежде, чем мать закрыла дверь.
В спальне, где раньше царил образцовый порядок, теперь на полу и кроватях лежали открытые чемоданы и различная одежда. Зловещий признак.
— Мама?
Мать Глории сидела на краю постели. Несмотря на явные признаки недавних слез, она выглядела очень воинственно.
— Он не может так поступить со мной.
— Как именно?
— Вот так! — Патриция указала на чемоданы и кучу костюмов с гирляндой галстуков.
— Папа уходит от тебя?
— Да.
У Глории перехватило дыхание.
— Не в этом смысле. — Мать встала. — Он оставил работу и уезжает, чтобы найти себя. А меня даже не предупредил.
— Отец ушел с работы? — Глория бессильно опустилась на то место, откуда только что встала ее мать.
Переступая через разбросанные вещи, Патриция направилась в ванную. Там она включила свет над туалетным столиком и стала изучать в зеркале свое отражение.
— Именно так. И только что сообщил, что уезжает.
— Сдается мне, ты ему устроила сцену?
Мать долго смотрела на нее, затем взяла баночку с кремом и принялась наносить его на лицо.
— Я знаю, что тебе не нравится мой образ жизни.
— Потому что ты жила не своей жизнью. Ты жила жизнью отца.
И теперь пожинаешь плоды, подумала Глория.
— Между нами существовали отношения партнеров, хотя я не думаю, что ты в состоянии понять это. Равных партнеров. — Она презрительно фыркнула. — По крайней мере мне так всегда казалось. Но Энди, похоже, забыл, что тем, что он добился успеха, он в значительной степени обязан мне. А теперь он думает, что может перечеркнуть все это одним махом.
— Мама…
— Глория, пожалуйста, сделай что-нибудь с одеждой и чемоданами. Просто убери это подальше, потом мы все это разберем.
Глория запихнула все в кладовку и захлопнула дверцы, чтобы вся эта куча не вывалилась наружу. В мгновение ока она была уже в холле.
Отец оказался в гараже, одетый в камуфляжную куртку и такие же штаны. Вся униформа была совершенно новой, только что из магазина. Как и генератор, стоявший у машины. Вокруг стояли ящики и тюки с туристическим снаряжением и продовольствием.
— Привет, папа! Ты решил податься в бойскауты?
— Привет, Глория. — Голос отца звучал уныло. — Ты, должно быть, примешь сторону матери.
— А разве нужно принимать чью-то сторону?
— Не знаю. Но сейчас мне стало ясно одно: в жизни наступает момент, когда человек должен упростить ее, вернуться к основным ценностям.