Потом он чуть не увяз в болоте. Пришлось перескакивать с одной поросшей мхом кочки на другую, стараясь не провалиться в маслянистую жижу. Остановившись на минуту, чтобы осмотреться, он заметил какого-то зверька, который нырнул в черную воду и тут же вынырнул с поблескивающей рыбкой в зубах.
Юноша снова углубился в чащобу. Когда он наступал на ветки, они трещали так громко, что совсем заглушали канонаду. Он пробирался в густой тени, надеясь отыскать тень еще гуще.
Наконец он подошел к месту, где деревья, встав в круг и сомкнув наверху ветви, образовали своеобразную часовню. Он осторожно раздвинул зеленые двери и вошел. Хвоя мягким коричневым ковром устилала землю. Все было погружено в торжественно-молитвенный полумрак.
Едва перешагнув порог, юноша замер, пораженный ужасом,- он увидел нечто.
На него смотрел мертвец, который сидел, прислонясь к столпообразному дереву. Труп был облачен в мундир, некогда синий, а теперь выцветший до уныло-зеленого оттенка. Неподвижные глаза были студенисты, как у дохлой рыбы. Рот разинут. И уже не красен, а отвратительно желт. Серые щеки усеяны торопливыми муравьишками. Один из них волочил пучок чего-то по верхней губе мертвеца.
Оказавшись лицом к лицу с этим нечто, юноша пронзительно вскрикнул. На несколько мгновений оцепенел. И продолжал смотреть в остекленелые глаза. Мертвец и живой обменялись долгим взглядом. Затем юноша осторожно пошарил рукой позади себя и нащупал древесный ствол. Держась за него, стал шаг за шагом отступать, по-прежнему обратившись лицом к трупу. Он боялся, что, стоит ему отвернуться, тот вскочит и беззвучно погонится за ним.
Ветви преграждали ему дорогу, грозили оттолкнуть к мертвецу. Ноги беспомощно цеплялись за кусты терновника, и все это рождало в нем необъяснимое ощущение, будто он касается трупа. Его рука на мертвом теле - от этой мысли юношу била дрожь.
Все же ему удалось порвать цепи, мешавшие бежать из этого места, и он помчался напролом через кустарник. Его преследовало зрелище черных муравьев, которые алчно копошились на серых щеках и до ужаса близко подбирались к глазам.
Потом он остановился, тяжело дыша, ловя ртом воздух, и прислушался. Ему чудилось, что из мертвой глотки вот-вот вырвется хриплый голос и осыпет его клекочущей очередью чудовищных угроз.
Деревья у входа в часовню что-то молитвенно бормотали, колеблемые легким ветерком. В обители мертвеца воцарилось скорбное безмолвие.
VIII
Деревья начали тихонько напевать гимн сумерек. Солнце скатилось к горизонту, и его косые бронзовые лучи озарили лес. Насекомые вдруг перестали скрежетать; казалось, они благоговейно примолкли, опустив хоботки долу. Тишину нарушал только хор мелодично ноющих деревьев.
Внезапно в безмолвие вторгся оглушительный шум. Откуда-то издалека донесся кровожадный рев.
Юноша остолбенел. Чудовищная мешанина звуков пригвоздила его к месту. Впечатление было такое, точно раскалываются небесные светила. Тарахтение ружейной стрельбы вплеталось в бухающие разрывы снарядов.
Мысли его заметались. Враждующие армии представились ему в образе двух сцепившихся пантер. Он прислушался. Потом побежал в ту сторону, где шел бой. Юноша понимал, какая ирония скрыта в том, что он торопится сейчас туда, откуда жаждал поскорее уйти. И возражал себе приблизительно так: если станет известно, что с минуты на минуту земля врежется в луну, многие, несомненно, полезут на крыши, дабы ноочию увидеть их столкновение.
На бегу он обнаружил, что лес перестал петь, словно обратил наконец внимание на посторонние звуки. Деревья смолкли и замерли. Все кругом прислушивалось к греску и грохоту, к ошеломляющим громовым раскатам. Сливаясь в единый хор, они гремели над тихой землей.
И тут ему пришло в голову, что сражение, в котором он принял участие, в общем-то было всего-навсего ленивой перестрелкой. Судя по доносившемуся рохотанию, вряд ли он представляет себе, что такое настоящий бой. Такие оглушительные звуки могут сопровождать только битву небесных воинств, чьи полчища схватились в воздухе не на жизнь, а на смерть.
Он понял, что и его товарищи, и он сам довольно нелепо судили об этой стычке с противником. Они так серьезно отнеслись и к своим, и к вражеским отрядам, вообразили, будто им дано решить исход войны. Маленькие человечки, уверившие себя, что вырезают свои имена на нетленных бронзовых табличках, а память о свершенных подвигах запечатлевают в сердцах сограждан, меж тем как в действительности газеты сообщат об этом деле петитом под невыразительным заголовком. Но понял он и то, что только такое отношение правильно, иначе все солдаты, кроме самых отпетых и отчаянных, превратились бы в дезертиров.