- Извини, что не отвечала. У меня сейчас не самое лучшее время, чтобы...
- Я знаю, - перебивает Бояров. - Лебеда мне рассказал, что твоя бабушка в больнице.
Он еще пару секунд смотрит на меня, как-то по-особенному вглядываясь... а затем вдруг с такой смущающей простотой раскрывает мне объятия, что пол снова уходит из-под ног. Аж дыхание перехватывает от изумления.
- Иди сюда, - спокойно говорит мужчина, который умудрился всю мою жизнь уже несколько раз перевернуть вверх тормашками.
Призывно распахнутые сильные руки так и манят... притягивают, словно магнитом, безмолвным обещанием...
...Ты не одна. Доверь тяжесть своих проблем мне. Я тебя спрячу от них. Я защищу. Я согрею. Со мной не страшно. Со мной надежно. Всë будет хорошо...
...и перед этим искушением слабой женщине в беде устоять почти нереально. Я - точно на это не способна. У меня просто неоткуда взять силы на сопротивление... да и зачем?
Дурманящий жар мужского тела окутывает меня так быстро, что я осознаю сделанный шаг вперед, уже уткнувшись лицом в широкую грудь, обтянутую белой футболкой. Молния куртки от спортивного костюма расстегнута, и Бояров зачем-то натягивает на моей спине ее края, прежде чем замкнуть кольцо рук окончательно.
- А теперь закрой свои глазки и слушай меня, - приказывает он шепотом. - Насчет твоей бабушки... сочувствую. Но там не всë потеряно, я уверен. Завтра съездим вместе в больницу и всë выясним. Насчет того, что в клубе произошло недоразумение... я тебе верю. А сейчас просто кивни, если приняла меня тогда за своего Красавина.
Чуть вздрагиваю от... даже не вопроса, а фактически утверждения. Кажется, Бояров уже даже не сомневается, а спрашивает для галочки. В голове не укладывается, насколько легко и непринужденно он обсуждает то, что мучает меня больше всего. Как это у него получается? Поразительный человек!
- Ну так что? - шепчет он на ухо, обнимая меня крепче, и принимается слегка покачивать из стороны в сторону, словно маленькую девочку. - Я прав?
- Да, - несчастно отвечаю ему и зажмуриваюсь. На душе вдруг становится немного легче, как будто бремя воспоминаний неожиданно потеряло в весе.
- Ладно, - он поглаживает меня по голове, даже вроде целует макушку, провоцируя на очень приятные мурашки, а потом небрежно интересуется: - А ты еще что-нибудь пила, кроме фреша? В смысле... потом, после клуба?
Мирный настрой Боярова придает мне сил и храбрости, чтобы наконец перестать зажиматься и осторожно обхватить его за торс для удобства. Какой же он крепкий и мужественный!.. И как же чудесно находиться в его руках...
Только бы он меня не отпускал. Даже если мои ноги в тапочках озябнут до температуры ледышки в этом холодном подъезде.
- Пила только воду несколько дней, - глуховато говорю в его грудь. - Мне было очень плохо. Не знаю, как так вышло, наверное, бармен что-то перепутал...
- Не думай сейчас об этом. А Красавин что делал в ближайшие дни потом, помнишь?
- Помню... Он увяз в долгах и начал психовать. Злился, что я слишком долго не в настроении... уделять ему время. Мы несколько раз сильно ссорились, а потом он узнал о моей беременности и ушëл. Из-за того, что я отказалась избавиться от ребенка.
- Вот как... - задумчиво тянет Бояров. Он вдруг вздыхает и так сильно сжимает меня, что я ойкаю. - Извини, это случайно.
- Ничего страшного, - бормочу я и вдруг громко чихаю.
- Эй, да ты замерзла! Идем к тебе.
- Там Алиса спит и...
- Ничего, я умею вести себя тихо. Не брыкайся, - Бояров подхватывает меня за бедра и несет вверх по лестнице удивленным столбиком.
Глава 20. Сон наяву
Никогда не думала, что мужчина может двигаться так спокойно и бесшумно с приличной ношей на руках. Бояров заносит меня в прихожую тихо, словно мускулистый книжный индеец. Его шагов вообще не слышно, как будто вместо ботинок они и впрямь обуты в мягкие мокасины.
Он еще и смотреть мне в глаза умудряется, не спотыкаясь.
- Как это у тебя получается? - спрашиваю шепотом, пока он ловко разувается стоя.
В полумраке прихожей виден легкий блеск его белозубой усмешки.
- Ловкость ног, и никакого мошенничества. Где у тебя кухня?
Я молча тыкаю пальцем дальше по коридору, и наше странное перемещение продолжается. Брыкаться и требовать, чтобы меня поставили на пол, слишком опасно - вдруг Ванька или Алиса проснутся. Да и нет в этом ничего такого, чтобы сопротивляться от души. Просто очень странно... и очень приятно.
Потому что Бояров так смотрит на меня, как будто ничего ценнее в своих руках сроду не носил.
- Посиди пока здесь, проинспектирую твои припасы, - нагло распоряжается он, устроив меня на кухонную табуретку, и включает свет. - Ты почему в плаще? Это же неудобно!
Не дожидаясь моего ответа, он сдергивает с меня уличную одежду и застывает на месте. Взгляд ярких серо-голубых глаз буквально прикипает к тоненькой сорочке из полиэстера.
Я вспыхиваю. Хотя чего так стесняться, не голая же, да и не девочка...
- Плед, - говорю неловко, указывая на противоположный край кухонного диванчика.
Бояров передает мне любимое клетчатое одеяльце дочки почти на автомате и не спускает глаз до тех пор, пока я не закутываюсь в ткань аж до самого горла. Потом как-то иронически усмехается и качает головой, будто потешаясь сам над собой.
- Сделаю нам чай.
Он принимается хозяйничать с такой уверенностью в своем праве делать это, что у меня даже мысли не возникает возразить. И только когда по кухне разносится аромат моего любимого черного чая с бергамотом, до меня доходит происходящая несуразица.
- Не надо, я сама...
- Цыц, - бессовестно шикает Бояров. - И никаких «сама», а то вдруг ложку уронишь и детишек разбудишь. Пей.
Вопреки своей небрежной интонации, он удивительно заботливо вкладывает в мои ладони приятно тëплую кружку с чаем. А сам садится на соседнюю табуретку... и смотрит. Просто смотрит, как я пью чай, заваренный его руками.
Но от этого ощущения пристального внимания мне отнюдь не спокойно. А лицо начинает прямо-таки полыхать.
- Когда мы учились в школе... - вдруг медленно и тихо говорит Бояров. - ...я любил смотреть, как ты обедаешь в столовой. Никто не пил чай так вдумчиво, как ты. Под конец большой перемены все спешили на уроки, захлёбывались... а ты наслаждалась каждым глотком, как будто впереди полно времени. Так необычно. Светло и задумчиво. Я обожал в тебе это.
От таких признаний у меня по пальцам пробегает легкая дрожь. Полупустая кружка опасно накреняется, но ее перехватывают. Всего одна секунда - и кружка на столе. А затем Бояров хватает табуретку с обеих сторон и вместе со мной рывком придвигает к себе.
Лицом к лицу.
Глаза в глаза.
- Я скажу тебе сейчас одну важную вещь, Алëна, - вполголоса продолжает он. - И хочу услышать на нее ответ. Четкий и ясный.
- Какую вещь? - беспомощно шепчу я.
По телу стремительно разливается знакомая томительная слабость - неизменная спутница моей инстинктивной реакции на Боярова. Во рту как-то разом пересыхает, и хочется смотреть... смотреть, не отрываясь... прямо на его губы, которые произносят очень близко от моего лица:
- Я люблю тебя. Люблю так давно, что уже почти привык к невзаимности. И к тому, что ты раз за разом не давала нам ни единого шанса узнать друг друга получше, пока я не стал твоим начальником. Но теперь я верю, что это стечение обстоятельств.
Смотрю на него потрясëнно и не могу поверить в то, что услышала. Он сказал, что любит меня. Он меня любит! Значит, Котов с Лебедой не соврали и не приукрасили прошлое, как я опасалась!
- А теперь ответь мне... - Бояров нежно отводит волосы с моего лица в сторону, но вместо резонного вопроса о том, взаимны ли его чувства на этот раз, спрашивает совсем другое: - Феечка из страны чудес случайно не моя дочь?
Я судорожно сглатываю.
- Случайно... твоя.
И сразу же вижу, как ноздри Боярова слегка раздуваются. Как будто новостью его садануло прямо под дых... и как если бы он спрашивал, не особо веря в положительный ответ.