— Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты!
До батареи он не дошел. Тяжелый снаряд лег впереди. Калашников упал.
Когда обстрел прекратился, санитары пехотной части подобрали двух тяжело раненных артиллеристов. Это были Алеша Карпов и Федя Зуев. Они лежали придавленные опрокинувшимся орудием.
Позже был найден полумертвый, засыпанный землей Калашников.
Вечером в госпитале у Карпова вынули из плеча и груди три осколка, а Феде ампутировали ногу. Раненого и контуженого Калашникова отправили в тыл. Весь остальной персонал батареи был уничтожен. Страшно было на фронте, но не лучше в тылу. Из дому приходили горькие письма, Алешу извещали о смерти близких ему людей. Погибли от чахотки одна за другой две его сестры. Не выдержав изнурительного труда, умерли дедушка Иван и бабушка Елена. Мать бедствовала, больная и одинокая. В последнем письме, переданном через солдата из них села, она писала:
«Дорогой мой сын, когда же придет конец этой проклятой войне? Когда люди одумаются и перестанут убивать друг друга? Ведь только среди нашей родни шестнадцать убитых и девять калек. Это в тринадцати-то дворах. Вчера соседка наша Степанида тоже получила на Фому похоронную. У нее начался припадок. Она теперь никого не признает, все ходит по улице и то плачет, то поет озорные песни. Глядя на нее, у меня разрывается сердце».
Письмо кончалось словами:
«Милый сынок! Приезжай на побывку хоть на один день. Я одна-одинешенька. Боюсь, что тоска совсем меня загложет. Теперь у меня вся надежда только на тебя, но я жду-жду и никак не могу дождаться. Приезжай же, мой родной, на побывку. Не забывай меня.
Письмо застало Алексея в госпитале. Что он мог ответить матери. Сказать, что приедет домой, он не мог. Даже если бы отпустили, он все равно бы не поехал. Здесь наступает такое время, о котором он мечтал много лет. Два с лишним года назад по совету Данилы Ивановича, он ушел в армию добровольцем. Ушел, чтобы бороться против войны и царского режима. Тогда ему было семнадцать лет. Сейчас скоро двадцать, его лоб изрезан морщинами, глаза запали. Но зато он твердо знает, что прошедшие годы тяжелой борьбы не прошли даром. Он многое увидел, многому научился, многое понял. Постоянные разговоры с солдатами убеждали его, что цель близка. Эти разговоры убедили его и в том, что он научился влиять на умы и настроения солдат. Как же можно сейчас бросить все? Нет, он этого не сделает. Написал матери:
«Дорогая мама! Спасибо тебе за письмо. Домой меня сейчас не жди. Но верь, что я вернусь. Победа не за горами. Скоро исполнится то, о чем мы так много и долго мечтали. Я в госпитале, но скоро буду опять на фронте. Там буду доставать окончательную победу.
Закончив писать письмо, Алеша усмехнулся. «Цензура не придерется, а мать поймет его настоящий смысл». По выздоровлении Алексея снова отправили в фронтовую часть, и он с головой погрузился в революционную деятельность.
В бурные дни Февральской революции Карпова командировали в армейский комитет за инструкциями. Там он встретился с братом Володи Луганского — Федором, занимавшим в комитете руководящую должность. Обрадовавшись встрече, Луганский пригласил его к себе.
Федор щеголял новеньким обмундированием, важно курил папиросы и, самодовольно улыбаясь, старался удивить собеседника красноречием. Угощая Алешу колбасой и белым хлебом, он долго расспрашивал, где и за что Алеша получил награды, как он смотрит на революцию и доволен ли своим положением.
— Вы говорите, — закручивая жидкие усы, переспрашивал Федор, — что многие солдаты правительством недовольны и войны продолжать не хотят? Но мне хотелось бы знать, какой это, примерно, процент?
— Это очень трудно определить, — раздраженный официальным тоном Федора, ответил Алеша.
— Почему же трудно, ведь сейчас солдаты говорят между собой свободно?
— Трудно оттого, что недовольство правительством и войной растет так быстро, что за ним и на тройке не поспеешь.
— Ну, ты, брат, преувеличиваешь, — отваливаясь на спинку стула и насмешливо улыбаясь, заметил Федор. — Этого не может быть. Революционное правительство не может не нравиться своему народу.
— Какое оно, черт, «революционное»? — не стерпел наконец Алеша. — Князья там, в правительстве в этом, сидят.
— Ты прав, — согласился Федор. — Один князь в правительстве, действительно, есть. Но учти, что этот князь особенный. Он давно выступал против политики царя. А потом, Керенский в правительстве — вот что главное.