Разговоры за дверью на некоторое время прекратились. Звенела посуда. Там, как видно, пили.
— Итак, господин есаул, — снова послышался голос Петчера, — значит, завод наш вы почистили?..
— Да. Собрал по списку всех. Полностью!..
— Что же вы думаете делать с ними дальше?
— Десятка полтора-два расстреляем, а остальные и от того, что получили, будут годика два бока чесать.
Снова зазвенели стаканы.
— Конечно, — продолжал Петчер. — Гуманность — это большое дело. Но сейчас, господин есаул, мне кажется, она, кроме вреда, ничего принести не может.
— К черту гуманность! — прохрипел пьяный есаул. — Я никогда не был гуманным.
— Ну, раз так, — обрадовался Петчер, — значит, вы и решение свое об этих бандитах должны изменить и всех их одной меркой смерить.
— Расстрелять! — рявкнул есаул. — Если хотите, велю всех расстрелять.
— Нет… Нет! Что вы? Так нельзя, — возразил Петчер. — Без надобности компрометировать себя и нас не следует. Тем более, что у вас есть и другие возможности.
— Правильно, — поддержал предложение Петчера кто-то. — Ни в коем случае никто не должен знать, что мы принимаем в этом деле какое-то участие. Расстрелять их здесь, это было бы очень опрометчиво.
— В особенности сейчас, когда Англия решительно встает на защиту русского народа, — добавил Петчер.
— Куда же их тогда к черту девать? — грубо спросил есаул.
— Мой совет таков, — ответил Петчер. — Увести их по направлению, скажем, к Андреевску. Это будут видеть все жители завода. Ну, а Тургоякский прииск пустой, шахты заброшены. Если там их оставить, то, пожалуй, об этом никто и знать не будет.
— Ну, что же! Хорошо. Так и сделаем. Не возражаю. Ну, а с этим как? С Карповым?..
— Его бы первым сбросить в шахту, — сказал Петчер. — Однако прежде чем умереть, он должен сделать публичное заявление о том, что Жульбертон и Геверс не принимали участия во взрыве шахты, что это было сделано Барклеем и Папахиным. Сейчас такое заявление очень важно. Мы должны во что бы то ни стало поднять престиж англичан в глазах русских.
— Только вряд ли он с этим согласится, — заметил есаул.
— Согласится, — уверенно заявил Петчер. — Обещаем ему полную свободу, а там… Конечно…
— Ясно, — снова стукнул пустым стаканом есаул. — Оставлю вам двух казаков, они его и прихлопнут.
— Скажите им, чтобы его тоже туда…
Мысли Алексея сменяли одна другую.
«Дать согласие, оттянуть? Может, удастся еще выбраться? Но, что же тогда скажут товарищи? Подумают, что я предатель? Нет… Нет! Этого не будет. При всех обстоятельствах я должен быть с ними…»
— Карпов! — позвал есаул. — Иди-ка сюда…
Алеша не ошибся: за столом сидел Петчер. А тот, второй?.. Рихтер. Лицо Алеши, по-видимому, было так изуродовано, что Петчер долго смотрел на него, не узнавая.
— Алексей Карпов? — спросил Петчер, вставая из-за стола. — Это вы работали помощником у Жульбертона?
— Я…
— Знаете ли вы, что вас ожидает смерть?
Алексей презрительно посмотрел на Петчера.
— Я вторично спрашиваю, — повышая голос, продолжал Петчер. — Знаете ли вы, что по приказу директории такие убежденные большевики, как вы, подлежат расстрелу?
И снова Алексей не ответил.
— Отвечайте…
— Придет время, и ты сдохнешь… Сволочь!
— О! Как это нехорошо сказано, — обиженно воскликнул Петчер. — Вы, конечно, не понимаете, что я хочу сделать вам добро. Да… Не удивляйтесь, англичане всегда делают русским добро. Плохо только, что русские этого иногда не понимают. Вот вы — преступник, но стоит вам только сказать, что взрыв в шахте был произведен Барклеем и Папахиным, и вас сегодня же освободят. Идите тогда, куда хотите. Надеюсь… вы согласитесь?..
Алексей схватил стул и бросился на англичанина. Рихтер и есаул не успели удержать его, и он обрушил стул на голову Петчера. Вбежали казаки, схватили Алексея сзади за локти и, скрутив руки, поволокли на улицу.
…Дорога пролегала по редкому сосновому лесу. Местами встречались и лиственные деревья. Потом их стало больше; лес погустел. Алеша пересчитал арестованных — девяносто семь. Конвойных было тоже не меньше. Кроме пешего конвоя сзади и спереди с винтовками наизготовку ехали конные. «Если броситься всем врассыпную, — думал Алеша, — возможно, кое-кто и спасется. Но бежать одному или нескольким — бесполезно».
Впереди Алеши шагал Федор Павлович Пыхтин. Шел он своей особой походкой, не сгибая колен, гордо подняв голову. Рядом с Алешей, с трудом переставляя ноги, двигался молодой паренек. Он был года на три, а то и на четыре моложе Алеши. Из разбитой головы у Сашеньки сочилась кровь. Он или плакал или вдруг начинал улыбаться, видимо, вспоминая свое детство.