– Это он меня уму-разуму учил. Даже по его розгам крепким соскучился. – Алёша закрыл лицо. – А какие матушка пироги печёт. Эх, княже, жаль, ты не пробовал. А озеро у нас! Хоть раз на коньках ходил по льду, княже? В хоккей играл?
Владимир покачал головой.
– Провалиться ж можно, – осторожно произнёс он. – Лёд ведь тонкий.
– Нет, это тебе не Славутич, княже. У нас морозы посуровее киевских будут. – Богатырь повернулся к Владимиру. – Всегда мечтал в дружину твою попасть, подвиги совершать, с басурманами за землю русскую биться. Спасибо тебе за всё, княже. В век не забуду, но дальше расходятся пути наши. Ты не серчай на меня, тянет родная земля. Да так, что противиться невмоготу.
Владимир подумал немного, вздохнул и вновь протянул богатырю руку.
– Опять уговор?
– Никаких уговоров, – грустно сказал князь. – Эх, Алёша, завидую я тебе. Можешь вот так бросить всё, вернуться домой. А мне хочешь – не хочешь, но о государстве заботься. Отпускаю тебя. – Погодя, он прибавил: – Наведываться хоть будешь?
– А как же! Вдруг война с ордой, то я тут как тут.
Вместо рукопожатия Алёша сгрёб князя и крепко прижал к себе. Надоедливая муха уселась Владимиру на нос. Князь пытался высвободить из объятий богатыря руки, чтобы разделаться с ней, но не судьба. Оставалось только вертеть головой и дуть на окаянную.
Князь Киевский, Добрыня Никитич и Илья Муромец наблюдали с горы, как отдалялся обоз с друзьями.
Вон возмущается Юлий, которого, видите ли, запрягли, как простого коня. Молча тащит свою ношу ослик Моисей. Вместе с бабкой смеётся старый пройдоха Тихон. В обнимку сидят Алёша и Любава.
– Уже скучаю по Алёшке нашему, – обычно суровый Добрыня утёр слезу.
– И не говори, – поддержал Владимир и мечтательно посмотрел в небо. – Как сейчас помню нашу первую встречу. Эх, было время.
– Это когда ты, княже, золото ростовское не желал возвращать?
– То мелочи, – насупился глава Киевской Руси.
– Разлука – та же наука, – выпалил Илья. – Слушай, княже, я намедни с Алёнушкой беседу долгую имел. В общем, она просила с тобой потолковать о…
– Нет! Нет! И ещё раз нет! – перебил богатыря Владимир и пришпорил коня.
Муромцу только и оставалось, что развести руками да смотреть, как князь к воротам Киева мчится.
– А чего Алёнушка? – спросил у друга Добрыня, когда возвращались.
– Летопись хотела о его подвигах написать, – ответил Илья. – Реф… реомами… нет, реформами их называла. Но ты ж сам слышал: нет.
– Дело его. Скромный у нас князь, а так и не скажешь.
– Гордость пучит, скромность учит, – вспомнил пословицу Муромец.
Богатыри рассмеялись.
– Как думаешь, даст мне отпуск? – задумался Добрыня. – Настасья уже плешь проела да и Горынычу обещал заехать. Рыбалка у нас…
Конец