Алёшенька глянул прямо ей в глаза. Елизавета Карамелькина смотрела на Алёшеньку так, как будто перед ней сидел не вполне благопристойный себе инопланетянин в темных очках, меховой шапке и с шарфом на шее, а серийный маньяк-убийца, который сейчас раскладывает на белом кафеле никелированные приборы перед тем, как начнет медленно и со смаком вырезать из неё, ещё живой, внутренние органы.
— Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с покойным?
— Никаких отношений не было. Мы с ним встречались прежде. Затем он встретил эту девушку, и они решили пожениться. Вот и все. У меня теперь отношения совсем с другим человеком. И я больше не хочу об этом говорить. Для меня это очень болезненно.
Она вынула из рукава платок и приложила его широким, театральным жестом, к глазам.
Заскрежетало в замке входной двери, и во вполне благоустроенную типовую одесскую квартиру вошла немолодая уже женщина, впрочем, нагруженная двумя продуктовыми сумками. Она прошла на кухню.
— Дианочка, я тут купила вырезку. На ужин приготовлю.
— Ма, я не буду, — закричала Диана из комнаты. — Я сегодня иду к нам. Мы с ним снова помирились.
Мать выложила из сумки продукты на стол и в холодильник, и вернулась в прихожую, чтобы снять шубу:
— А ты знаешь, что у твоего баба появилась?
— Чушь! Кому он нужен, этот урод?
— Тебе, например.
— Кто тебе сказал? — Диана сползла с дивана и оторвалась, наконец, от своего инстаграма.
— Информация из проверенного источника.
— И что тогда за баба?
— Лаборантка какая-то.
Диана закусила губу и о чем-то глубоко задумалась.
— Бред!
Алёшенька теперь сидел в управлении и печатал служебную записку.
Вошел розовощекий Паша с двумя кусками торта на одноразовой тарелочке. На третьем этаже праздновали День чьего-то рождения.
— Алексей Петрович. По Карамелькиной, — молвил он, закрывая ногой входную дверь, — Открыто наследственное дело. Она указана в завещании. Шикарная квартира на Маразлиевской, с видом на парк. Семен Прокопьевич Реутов, 1933 года рождения. Дальний родственник. Два месяца назад, как скончался. Похоронен на Таировском.
— Интересненько.
— Она?
— Похоже на то.
— Я вот нам торты принес, — было видно, что Мироненко уже успел выпить шампанского за здоровье именинника. И не один даже бокал.
— Ты сам ешь. Я сладкое не особенно.
Алёшенька глубоко задумался и вдруг вскинулся, как ошпаренный:
— Паша, слушай, а где рыбка?!
Оба воззрились на банку на подоконнике. Она была теперь пустая.
8
Утро началось с того, что Алёшенька не явился на работу, и бедный Паша, который чувствовал свою вину за пропажу вчерашнего карася, и полагавший, будто исчезновение рыбки вполне могло стать причиной отсутствия начальника, оставил все дела, чтобы выяснить, кто именно был виновен в этом коварном злодеянии?
Трижды в кабинет заглядывали по Алёшенькину душу, и Паша в ту же секунду вырубал монитор, чтобы не увидали, что он смотрит. Узнав, что Алёшеньки нет, они закрывали двери, и Мироненко продолжал внимательно изучать запись с камеры наружного наблюдения в коридоре. С огромным трудом получив доступ, поскольку такие вещи были строжайше запрещены в управлении, он сел пересматривать все, что камера записала вчерашним вечером.
Вот, в 16:52 сам Паша вышел из отдела наверх, за тортами и бокалом шампанского. К кабинету подошла Оксана, глянула внутрь, закрыла двери. Провели закованного в наручники человека в военной форме. Посадили на пол в конце коридора. Конвоир ударил сидящего ногой, второй что-то ему сказал, указывая на камеру. Тот поднял арестованного за ворот на ноги, и повел его дальше, за угол.
В 17:11 к дверям подошел Владимир Владимирович Курицын, отворил, заглянул внутрь. Отошел на секунду, но, вдруг будто передумав, вернулся обратно, зашел и пробыл там полминуты. Все стало понятно. Паша вставил флешку и скачал компромат на старшего лейтенанта. Вообще, такой записью он самого себя подставлял, но зато получал улики в отношении того, кто украл рыбу из трехлитровой банки.
В одиннадцать должно было быть совещание у Вия.
— Идешь? — Спросил, заглянув в кабинет Костик?
— Иду, — вздохнул Паша. — Сейчас, погодь. В сортир только сбегаю.
Мироненко вошел в туалет. У рукомойника стоял, согнувшись, Курицын, и вымывал пальцем из глаза соринку. Паша замер, как будто раздумывая.
— Ты зачем карася взял?
Он взял Курицына за шкирку. Зрелище вышло необычное: оперуполномоченный был на три головы ниже старшего лейтенанта.