— В свадебное путешествие…
— Да, спасибо, в путешествие, и тогда Маша заболела, и легла на кровать и она видит, как кошка крадется по шторам, а оттуда прыгает на шкаф и сбивает японского кота, и он падает вниз, и разбивается что есть силы об пол! И она кричит сначала на кошку: «Рица!» потому что кошку зовут «Рица», а потом зовет: «Петя!» Прибежал труп…
— Муж?
— Да, спасибо, муж. И он стал собирать осколки, и встал, и сгреб их в сторону, и даже не убрал в ведро, что показалось мне странно. И муж говорит ей: «Маша, мне надо срочно уехать». Берет куртку, ключи от машины и уходит. И всё.
Оба задумались.
В огромной квартире на трехспальной кровати валетом лежали Артур и Диана, накрытые розовой шелковой простыней с голубыми китайскими маками, она что-то строчила в своём телефоне, он – в своём. Артур перевернулся на живот и поцеловал большой палец на её ноге.
— Мне в голову пришло, что я первый человек на Земле, что трахаю девушку, которая спала с инопланетянином. У нас, выходит, одна микрофлора.
— А может, и не первый?
Оба засмеялись.
— А почему он «Петрович»? — спросил Артур, — «Инопланетянинов» – я понимаю, «Алёшенька» немного понимаю тоже, но вот почему Петрович?
Диана лениво зевнула, не отрываясь от телефона:
— Потому, что Порошенко.
— В смысле?
— Потому, что паспорт ему вручал украинский президент.
— А до этого без паспорта?
— Без. Мыкался при старой власти. Как неприкаянный.
— Вроде, как его названный сынок, получается?
Диана кивнула, и перевернулась на живот. Артур подкрался сзади, приподнял простыню, глянул и стал пристраиваться. Послюнявил пальцы, смочил там, вставил, вошел; она не вылезала из телефона. Артур принялся методично двигаться, а Диана – негромко стонать, но ничто, казалось, не могло отвлечь её от такой важной теперь переписки.
— Алексей Петрович, я давно хотел спросить, а что значит «кидать грязь в стену»?
Алёшенька, вздрогнул, будто задумавшись о чем-то, словно узрел Диану, лежавшую на чужой кровати в пятидесяти километрах от управления угрозыска, в доме Артура Махметова, и тихонько рассмеялся:
— Это значит, Паша, что когда кидаешь грязь, то на стене что-то остается, а что-то отлипает. Если долго кидать, то случайным образом проявится рисунок. Очень удобно медитировать, когда не знаешь, на каком конце подойти.
— С конца.
— Ну, или так. Поэтому я всех тут научил кидать грязь в стену управления. А Вий признал кидание незаконным.
В коридоре послышались крики:
— Где эта чебурашка?! — орал на весь угрозыск Курицын.
— По мою душу, — зашептал с тоской Алёшенька, сполз со стола, и побрел к подоконнику.
— Ты чего это тут делаешь? Тебя, кажется, в подвал отправили?
— Я все уже сделал, и вот пришел к рыбке. Подкормить.
— Как все? Там двадцать томов надо было собрать и сшить!
— Я все сделал.
— Да быть не может!
— Может.
— Ты со мной не спорь. И банку бери с собой.
— Нельзя, карасю там холодно.
— Да какая разница? Все равно съешь.
Алёшенька ничего на это не сказал, рыбу брать не стал, и поплелся за старшим лейтенантом Курицыным в подвал показывать ему выполненную работу.
— Мироненко будьте добры.
— У аппарата.
Паша стоял у подоконника и кормил карася из майонезной баночки какой-то приправой: Алёшенька попросил его присмотреть за аквариумом.
— Привет, Паша.
— А, здорово.
— Слушай, ну, вроде, поймали.
— Да ты что!?
— Ну да.
— Говори быстрее.
— Паша, ну, это не телефонный разговор. Дуй сюда, на Шмидта.
От Еврейской до улицы лейтенанта Шмидта, где проживал погибший военный курсант, было пятнадцать минут пешком.
— Хорошо, скоро буду.
— Отбой.
Сергей, училищный товарищ, встретил его перед домом, который было теперь не перепутать: перед подъездом скопилось множество машин: пожарные, лаборатория радиационной опасности, военной прокуратуры, автопогрузчик, на который загоняли внедорожник, даже телевидение. Кажется, в эту часть Одессы прибыло половина военного начальства города.
— Что это у вас тут? Пожар?
— Пойдем, кофе попьем. Только, Паша, между нами?
— Что ты! Нем, как могила. Только Алёшенька и я.