Проклятая аллея!
«Так нельзя. Береги силы. Ты устал. Не спал две ночи. Вот и начало шатать. Подумаешь, локоть ударил...»
Вперед!
Если он верно запомнил, Николя повернул где-то здесь. Куда? Надгробия стояли тесно, впритык. Мелькнула и пропала мысль о нелепости происходящего. Заблудиться на кладбище Монпарнас, среди дюжины памятников – в такое никто не поверит. Добро бы еще на Дез Ар, где хоронят со времен Людовика Святого. Чепуха, он просто не заметил нужный поворот.
Надо вернуться.
Огюст вытер ладонью вспотевшую, несмотря на холод, шею. Глянул в проход между равнодушными плитами. Десять шагов. Два... Пять... Семь...
Пришли.
Не очень понимая, что делает, он протянул руку и засмеялся. Пальцы уперлись в камень. Высокая стела загораживала путь. Аллеи не было. Исчезла.
Продолжая смеяться, Огюст присел у подножия. Захотел прочитать надпись, но буквы расплывались, съеживались, прятались друг за дружку. Какая, собственно, разница? Главное, кто-то определенно спятил – или наглая каменюка, или он сам. А поскольку надгробия сходят с ума реже, чем люди...
Хорошо сидеть, подумал он. Спокойно. Закусив губу, Шевалье согнал с лица усмешку (нашел, дурень, где смеяться!) и глубоко вздохнул. Ничего, ничего, как сказал бы пухлый Николя.
Он устал и переволновался.
Неподалеку звякнул колокольчик – легкий, хрустальный. Про них Огюст наслушался в детстве. Хрустальные колокольчики, феи, лесные человечки... полевые... кладбищенские...
– Новенький! Новенький! Новенький-новенький-новенький! – звонкими голосами отозвался хрусталь. – Новенький! Пришел-пришел!
Колокольчикам было весело. Их голоса кружились возле лица, глаз и губ.
Песню Огюст знал. «Рекой», просто «рекой», без уточнений, называли красавицу Рону. А «шевалье» – если не с большой буквы, а с обычной...
Дворян в роду не было. Крепостные, выкупившиеся у местного барона пару веков назад, честно выращивали маслины возле Гренобля. Прадед накопил денег на патент нотариуса и переехал в Ним. Фамилия и в самом деле подгуляла. В страшные годы Революции дед попытался сменить ее на Равенство или хотя бы Братство, написал заявление в Комитет Бдительности, дал объявление в газету. Не успел – попал на гильотину, день в день с Дантоном. Так и осталось – Шевалье.
Беды в том Огюст не видел. Впрочем, как и повода для гордости.
Огюст начал подпевать колокольчикам. «Душу он свою принес...» Стоп! Дома пели не «душу» – «сердце». Шевалье приплыл свататься. Отчего же «душу»? Они что, Гете начитались?
Что происходит, кровь Христова?!
Он вскочил, провел мокрой ладонью по лицу. Помотал головой, гоня хрустальный звон. Тело отозвалось болью и усталостью. Ничего, сейчас все пройдет. Сейчас, сейчас...
Взгляд скользнул по мраморному лицу. Еще один ангел. Из одной мастерской, из-под одного лекала. Крылья да хитон.
– Стоишь, идол? – подбодрил крылатого Огюст. – Суеверия воплощаешь?
Камень искривило гримасой. Ангел обиделся.
– Сам хорош, – дрогнул мрамор губ. – Шомпол забыл. И о снежинке забыл. Все забыл!
Истукан решил, что имеет право его попрекать?
– Не забыл. Все элементарно. Представим себе снежинку, вершины которой отстоят друг от друга на шестьдесят градусов. Если ее повернуть вокруг оси...
– Это ты заучил, а не понял, – перебил вредный идол. – Снежинка – пример. Свойства, справедливые для комбинаций поворота снежинки, присущи любому множеству операций симметрии над любой системой. Они называются групповыми свойствами. Зубрила! А о снежинках лучше почитай у Кеплера.
Нашелся знаток! Поставили гроб сторожить – сторожи, а не рассуждай о групповых свойствах. Читали мы Кеплера, еще в Нормальной школе! Огюст открыл рот – и вдруг увидел себя со стороны. Кладбище. Ангел. Операции симметрии.
«...И убийца не раз являлся ей в снах!»
Он не закричал. Хватило сил шагнуть на грязный гравий аллеи. Ничто не загораживало путь. Сгинула наглая стела, тропа между надгробиями была пуста. Молчали ангелы. Только небо изменилось – почернело, сгорело дотла.
Сколько он просидел, слушая колокольчики?
– Вам налево, сэр!
Могильщик заступил дорогу внезапно. Наверное, из тех, кто работал у свежего захоронения. Неопрятная кофта до колен, мятый цилиндр, щетина на подбородке... Почему «сэр»? Они разве в Лондоне?
– Налево!
На сей раз обошлось без «сэра». Небритый в кофте загораживал проход, растопырив локти. Сердце дало сбой. Это уже не колокольчики, не ангелок-математик. Да он не могильщик! Такого лица... такой рожи...
Борозды-морщины. Угреватый нос с кабаньими ноздрями. Рыжие бакенбарды торчком. Рыжие брови-кусты поверх щелок-глаз. Зубы чуть ли не в три ряда – желтые, хищные, из-под губы вылазят.
– Сэр! Вам следует пройти налево.
Не голос – хрип с повизгиванием.
– Сэр!
Огюст Шевалье внезапно успокоился. Это не призрак, не галлюцинация, не расстройство усталого мозга. Это пугало из полицейского комиссариата – или из ближайшей ночлежки. Кладбищенский Картуш в поисках легкой добычи. Шомпол не понадобится, но оружие он захватил не зря. Хороший аргумент для беседы.
Огюст улыбнулся прямо в жуткую харю. Скользнул рукой за отворот редингота. Вечерняя тьма вспыхнула белым огнем. Погасла.
– Новенький! Новенький-новенький! – взорвались от радости колокольчики.
Умолкли.
3. Allegretto
Нельская башня
– Goddamit! [2] Этот болван потерял шомпол.
2
Искаженное «God damned it» – «проклятое Богом», «Бог проклял это»; бранный возглас «Проклятие!» на жаргоне лондонского дна.