Кертис промокнул лицо носовым платком и собрался продолжить свой отчёт о трагедии, когда экипаж свернул в тихий переулок между Вестминстером и Викторией и остановился перед группой высоких новых многоквартирных зданий из красного кирпича. Взволнованный швейцар выбежал, чтобы открыть нам дверь, и мы вышли напротив главного входа.
— Квартира Альфреда находится на третьем этаже, — сказал мистер Кертис. — Мы можем подняться на лифте.
Швейцар поспешил вперёд и уже стоял, держась за трос. Мы вошли в лифт и через несколько секунд вышли на третьем этаже, сопровождаемые швейцаром, который со скрытым любопытством следовал за нами по коридору. В конце прохода была полуоткрытая дверь, сильно повреждённая и покосившаяся. Над дверью белой краской шла надпись: «Мистер Хартридж», а из дверного проёма выглядывал лисий профиль инспектора Бэджера.
— Рад, что вы приехали, сэр, — сказал он, узнав моего коллегу. — Мистер Марчмонт сидит внутри как сторожевой пёс и ворчит, даже если кто-нибудь из нас просто проходит через комнату.
В его словах слышалась жалоба, но была и определённая радость в манере говорящего, которая заставила меня подозревать, что инспектор Бэджер был рад отойти на второй план.
Мы вошли в маленькую прихожую, или холл, и отсюда попали в гостиную, где обнаружили мистера Марчмонта, нёсшего бессменную вахту в компании с констеблем и инспектором в форме. Все трое встали при нашем появлении, шёпотом приветствовали нас, а затем все мы дружно уставились в другой конец комнаты и некоторое время не говорили ни слова.
Во всей обстановке комнаты было что-то очень мрачное и ужасное. Атмосфера трагической тайны окутывала самые банальные объекты, и зловещие признаки скрывались в самых знакомых вещах. Особенно впечатляющей была сама тревожная атмосфера, что случается, когда обычная повседневная жизнь в мгновение ока внезапно останавливается. Электрические лампы всё ещё горели тусклым красноватым светом, хотя летнее солнце уже заглядывало в окна; полупустой бокал и открытая книга около пустого стула, казалось, шёпотом пытались рассказать нам о внезапной трагедии, как и приглушённые голоса и осторожные движения ожидающих мужчин. Но прежде всего привлекала взгляд внушающая страх фигура, которая ещё несколько часов назад была живым человеком, а сейчас неподвижно вытянулась на полу.
— Таинственное дело, — заметил инспектор Бэджер, наконец нарушая тишину, — хотя до определённого момента всё достаточно ясно. Тело способно рассказать собственную историю.
Мы пересекли комнату и взглянули на труп. Это был довольно пожилой человек, лежащий на полу перед камином лицом вниз с раскинутыми руками. Тонкая рукоятка кинжала торчала из спины под левым плечом, и, за исключением следов крови на губах, это было единственным свидетельством того, как наступила смерть. На небольшом расстоянии от тела на ковре лежал ключ от часов, и, взглянув на часы на каминной доске, я понял, что передняя стеклянная крышка открыта.
— Видите, — продолжил инспектор, заметив мой взгляд, — он стоял перед камином, заводя часы. В это время убийца подкрался сзади — шум поворачиваемого ключа, должно быть, скрыл его движения — и нанёс удар. И по положению кинжала на левой стороне спины видно, что убийца, должно быть, был левшой. Всё это достаточно ясно. Неясно то, как он сюда вошёл и как он отсюда вышел.
— Надеюсь, тело не двигали? — поинтересовался Торндайк.
— Нет. Мы посылали за доктором Эджертоном, полицейским хирургом, и он дал заключение, что человек мёртв. Он ещё вернётся, чтобы увидеться с вами и договориться о вскрытии.
— Тогда, — сказал Торндайк, — мы не будем трогать тело до его прихода, лишь измерим температуру и проверим отпечатки на рукоятке кинжала.
Он достал из сумки длинный химический термометр и инсуффлятор, то есть трубку с порошком. Первый он установил под одеждой мертвеца на живот, а с помощью последнего нанёс слой тончайшего жёлтого порошка на чёрную кожаную ручку кинжала. Инспектор Бэджер нетерпеливо склонился, чтобы исследовать ручку, когда Торндайк сдул порошок, равномерно распределившийся по поверхности.