Тот самый золотистый дом очутился перед Травкой. Это был Дом игрушек.
В одном окне были развешаны модели планеров, стратопланов, автожиров, парашютов, а среди них громадная модель звездолетной ракеты. И тут же инструменты, которыми можно было сделать все эти вещи. В другом окне были выставлены постройки и конструкции, а рядом разный строительный материал и еще инструменты.
Если сказать правду, чтобы осмотреть как следует весь дом, нужно было часа четыре, а Травка не простоял перед окнами и получаса. Он помнил, что его ждет Алюта.
Вдруг он услышал, как отчетливый голос сказал по радио:
— ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ПЕРЕРЫВ НА ПЯТЬ МИНУТ. СЛЕДУЮЩАЯ ПЕРЕДАЧА НАЧНЕТСЯ В ШЕСТНАДЦАТЬ ЧАСОВ.
«Ого, — подумал Травка, — надо торопиться».
Он поскорее направился к перекидному мосту, который виднелся невдалеке. Движущаяся улица шла навстречу Травке. Теперь-то он знал, что делать: он пошел по неподвижному тротуару.
Оказывается, то, что недалеко на автомобиле или даже на трамвае, совсем не так близко, если итти пешком. Травка шел быстро и обгонял многих взрослых. Он совсем не смотрел по сторонам. Он даже устал, пока дошел до перекидной лестницы, и с удовольствием уселся на ступеньке. Но только это была не та лестница, по которой он переправлялся в первый раз. Свердловской площади не было видно.
Пока его переносило в аллею, он еще раз посмотрел, как люди-головастики играют в перегонки.
На аллее Травка спросил первого попавшегося пионера, далеко ли до площади Свердлова.
— Нет, пустяки, минут двадцать ходу, — ответил пионер. — Да ты иди на самодвижку. В три минуты успеешь, если с перескоком. Правила движения знаешь?
На другой стороне аллеи самодвижущаяся улица шла в сторону Свердловской площади.
Но у Травки еще болели ладошки, и обидно ныл хрящик носа. Он вспомнил, как только что шлепнулся два раза подряд, и ответил, стараясь говорить повеселее:
— Нет, я лучше пройдусь пешечком. Мне торопиться некуда.
Травка говорил неправду, и пионер по голосу заметил это. Он прищурил один глаз и сказал:
— Только ты мандаринов не рви. Знаем мы этих прогульщиков пешечком.
У Травки лицо загорелось от обиды. Он хотел броситься на пионера с кулаками, но вспомнил, что сказал неправду, а значит и неправ. Он еле выговорил:
— Вот честное-честное не буду. Правда-правда никогда не беру без спроса и не порчу ничего общего.
И, чтобы не заплакать, зашагал особенно большими шагами.
Пионер посмотрел ему вслед, незаметно сам сорвал мандарин и сунул в карман. Потом он постоял немного и как ни в чем не бывало пошел за Травкой.
Все окончательно перепуталось
Травке пришлось итти довольно долго. Двадцать минут наверное давно уже прошли, когда высоко впереди показались рельсы воздушных самокаток. Они сходились к станции на Свердловской площади узенькими лучами. Травка прибавил ходу.
Вот и мост, по которому он уехал от Алюты.
Пионеров не было видно. Наверное, они ушли дальше. Травка забеспокоился. Он побежал по боковой дорожке. Нигде не было никого. Только вдалеке прогуливалось двое взрослых с ребенком. Травка снова бросился к тому месту, где расстался с Алютой.
— Да! Вот она! Конечно! — Травка увидел под деревом парашют, побежал к нему и радостно крикнул:
— Алюта! Алюточка! Воздушный слоненок! Иди скорее! Пора отправляться!
Никто не откликнулся ему в ответ. Травка наклонился над парашютом, стал его теребить, как будто в нем могла спрятаться Алюта.
На парашюте была приколота записка:
Травка понял, что Алюта ушла без него, и ему сделалось скучно-скучно. Так было с ним один раз, когда у него вырвался из рук замечательный воздушный шар. Улетел, и нет его. Ни за что не поймаешь!
И тогда кто-то произнес:
— Вот что, мальчик: я тебя обидел недавно. И вижу, что зря обидел. Ты наверное хороший малый. На вот тебе, съешь.
Травка поднял голову. Рядом с ним стоял пионер, тот самый, на которого он недавно обиделся. Пионер достал из кармана мандарин и протянул его Травке.
— Бери, а я завтра скажу на отряде, что обидел тебя ни за что и пришлось дать тебе мандарин. Да ты бери, не бойся. Я тебе из своих даю. Мне полагается из урожая. А урожай у нас большой. Я ведь мичуринец.
Травка давно уже не слышал, что говорит мичуринец. Он вообще перестал что-нибудь слышать. Только будто издалека до него доносился негромкий говор: «ду-ду-ду-ду…» А в глазах появились разноцветные парашюты, воздушные дороги, фиолетовое стратосферное небо.
Но вот голос над самым ухом заговорил о мандарине. Травка не знал, брать ему мандарин или нет. А пионер проводил по щекам холодноватой мандариновой кожицей и просил ласково: