Я все ждала, когда мы подлетим к Циолковску. Сердце у меня билось так громко, что, если бы не ревели моторы, все бы услышали мое сердце. Честное пионерское!
Наконец, заведующий достал посылку с надписью «Циолковск» — ту самую, на которой папка предлагал мне лететь. Он взял ее, поставил на пол и открыл дверцу выбрасывательной комнатки. А я — тут как тут. Потуже завинтила шлем, и прямо к дверце. Заведующий схватил меня за плечо, открыл рот. Было видно, что он орет изо всей силы. Только слышно все равно ничего не было. Его заглушали моторы. Заведующий хотел бежать к отцу в управление, да, видно, боялся оставить меня одну. Так и прыгал — то от меня, то ко мне.
Вдруг отец обернулся. Он увидел нашу чуть не драку с заведующим, замахал ему рукой, закивал головой, чтобы меня выпустили. Потом он приложил к стеклу записку: «Только не трусь. Телеграфируй в Берлин». Я поняла, что это мне. Но во время спора с заведующим даже забыла, что можно трусить. Вот честное пионерское!
Заведующий пожал плечами и захлопнул дверцу. Я очутилась в темной тесной каморке. И посылка со мной рядом. А посылка большая, больше меня. И похожа на гриб. Грибная шляпка — это на ней сложенный парашют. «Ну, — говорю, — посылочка, значит, летим!»
Вдруг сразу стало светло. Воздух рванулся наружу и ударил меня по всему телу, словно мягкой подушкой. Я перевернулась через голову раз, другой, третий. Сквозь очки шлема я видела то фиолетовое небо с ярким слепящим солнцем, то белые облака земли, то серые крылья самолета.
Я приготовилась падать, но не падала. Я не сидела, не стояла, не лежала. Я медленно вертелась. И не падала. Я летела вперед, как камень, выпущенный из рогатки, так сильно поддал меня своим ходом наш самолет. А посылка летела недалеко от меня с серьезным видом. У нее в ноге тяжелый груз. Она не кувыркалась, а только покачивала головой, будто говорила мне: «Ай-ай, как нехорошо!»
Совсем не страшно, если только не бояться
— Ой, как страшно! — прошептала Солнечка. — Ты испугалась?
Алюта ответила прямо:
— Испугалась. Но только самую маленькую малость испугалась.
— А я бы совсем не испугался, — вырвалось у Травки. — Ведь на груди парашют. Чего же тут бояться?
— Ну да. Это я сама подумала, — сказала Алюта. — Я уже раз сорок прыгала с парашютом. Тут ничего страшного нет, если только не бояться. Я оттого испугалась, что полетела не вниз, как всегда, а осталась рядом с самолетом. Но потом я вспомнила папину записку: «Не трусь». Я вспомнила, что сама, сама прыгнула. Я закричала, что есть силы: «Вперед, вперед!» и начала помогать себе руками, как крыльями.
Стало очень холодно. Ведь в стратосфере шестьдесят градусов мороза. Я вся закоченела. Однако, я не растерялась. Повернула на груди выключатель костюмной печки. В печке аккумуляторы, в них запасено электричество. Электричество пошло по тоненьким проводам, которые вплетены в мой костюм. Провода нагрелись, и мне сделалось тепло и даже как-то уютно.
«Про аккумуляторы-то мы знаем», — подумал Травка, но все-таки посмотрел на коробочку с выключателем у Алюты на груди. Коробочка была похожа на украшение. Выключатель на ней был словно красная ягодка.
Неужели парашют испорчен?
Алюта продолжала:
— Но самолет начал обгонять меня. Я почувствовала, что меня тянет вниз, к земле. Я дернула кольцо парашюта, но полетела вниз еще быстрее. Тут я испугалась по-настоящему. Неужели парашют неправильно сложен? На посылке парашют тоже не раскрывался. Но я вспомнила, что он на замке и открывается сам собой только у земли, чтобы по дороге посылку не относило ветром.
Я летела вниз камнем. Дергаю кольцо, вырываю его прямо со злостью, и ничего — парашют не раскрывается. Вдруг гляжу — маленький зонтик парашюта раскрылся, но лежит на боку и падает вместе со мной. Тут я и вспомнила папин хороший совет — надеть запасный парашют. Не послушалась папу — вот дура! Сердце у меня екнуло и запело. Я подумала уже: «Вот как умирают!» И даже нарочно перестала дышать. Честное пионерское!
На землю
И вдруг вижу, что маленький зонтик поднялся кверху и вытягивает за собой оранжевую и синюю материю моего парашюта. Ремни сильно рванули меня, а потом ласково подхватили подмышки. Это наполнился воздухом большой парашют. Он опирался о воздух и поддерживал меня. Я стала плавно спускаться. Тут только я перестала трусить. Оказывается, вот в чем штука-то! Ведь там, наверху, в стратосфере, так мало воздуха, что зонту нечего было вобрать в себя. Он не мог распуститься. Оттого он и падал. И как это я раньше не догадалась? Зря только собиралась умирать.