— Дон Мигель, мы ждём его вторые сутки. Он никогда так надолго не оставлял нас!
— Он скоро придёт.
— Серванти, позволь, я пойду поищу его.
— Не ходи, Исахар, тебя поймают. Лежи смирно и молчи, он скоро придёт.
Мигель уже сам не верил в то, что говорил. Дорадор пропал сейчас же после того, как увидел, что их попытка сорвалась. Как крыса, он бежал первый, почуяв гибель.
А может быть… Может быть, ещё хуже. Может быть, он поспешил, спасая свою шкуру, доложить обо всём паше, чтобы выгородить себя?
Кончились мучительные вторые сутки лежания в пещере. Смутное пятно света, падавшее из отверстия для входа, потемнело.
Наступала ночь.
Из дальнего угла, звякнув оружием, вышел молодой Луис де Гарсия.
Он выпрямился во весь рост и невольно согнулся, стукнувшись головой о земляной свод.
— Кабальерос! — громко сказал Луис де Гарсия. — Разве мы трусы, чтобы сидеть здесь и ждать, пока нас возьмут, как мышей в мышеловке? Или вы забыли, что мы — кастильцы, а не овцы? У нас есть оружие, — выйдем, попробуем выбраться из сада!
— Да, да, — повскакали все. — Мы пойдём, попробуем спастись отсюда. Чего нам ждать здесь?
Все разом наступали на Сервантеса.
— Ни один человек не пойдёт отсюда. Это гибель, — сказал Сервантес.
Опять тишина. Кто-то забылся. Кого-то лихорадило. Кто-то стонал во сне.
К концу ночи к Мигелю подполз Исахар.
— Ты слышишь, Серванти? — прошептал он.
Тишина ночи наполнялась чьими-то шагами, шорохами, слабым позвякиванием оружия.
— Я пойду погляжу, Серванти, — шептал мальчик.
— Не надо, Исахар, лежи смирно.
Пленники не шевелились. Спят, молчат или притворяются, что спят?..
Звуки множились. Шорохи приближались. Кольцо вооружённых людей смыкалось вокруг пещеры.
Вдруг резкий крик, плачущий голос прорезал тишину предрассветного часа.
— Это Хуан!.. Его пытают!.. Нас предали!.. — закричал де Гарсия.
— Нас предали! — повскакали все с мест. — Сейчас придут сюда!..
— Нас предали! Нас заманили! — подступали все к Сервантесу.
— Молчите! — сказал Мигель. — Не двигайтесь с места. Слушайте меня! Я собрал вас сюда, чтобы спасти. И я отвечу за неудачу. Вы все останетесь целы. Только слушайтесь меня. Говорите только правду: вы здесь ни при чём, вас заманили. Всё сделал я, уговорил я, подготовил я!
И, широко шагнув к выходу, Мигель рукой остановил бросившихся за ним и вышел из пещеры.
Двадцать четыре конных и больше сорока пеших янычар толпились в саду. В зеленоватом полумраке предрассветного часа сам ага-баши, офицер паши, в белой чалме с султаном, шёл, согнувшись, ко входу в пещеру.
Сервантес остановил офицера.
— Не ходи туда, ага. Там невинные люди. Я один виноват во всём. Я уговорил их, обманул, собрал в пещеру. Бери меня!
Ага-баши, чуть-чуть удивлённый, сделал движение рукой, и восемь янычар бросились на Мигеля.
— Куда вести, господин? — угодливо спросил один, связывая Мигелю руки.
— К паше, в Эль-Джезайр, на Двор пыток.
Глава двадцатая Допрос
День был такой, что сами сторожа, бросив посты, толпились на улице и ждали событий. Сторожа даже не останавливали пленников, без спросу выскакивавших из ворот.
Ренегаты, мавры, вольноотпущенники прибегали ежеминутно из квартала Джезайра и сообщали последние вести.
С утра шёл допрос. Перед наместником турецкого султана стоял худой, связанный по рукам и ногам испанский пленник.
Больше всего хотел бы паша услыхать от Сервантеса имя какого-нибудь купца, который снабжал деньгами заговорщиков. Снарядить целое судно — тут не обошлось без богатых соучастников! Надо только добраться до них и до их кошельков!
Допрос длился, и Сервантес не уступал. Паша не вырвал у него ни одного указания, ни имени, ни намёка.
— Я один виноват во всём, — бескровными губами повторял Сервантес. — У меня не было соучастников.
Пленники из пещеры не знали, что им думать: им ничего не сделали, только отвели из сада обратно в тюрьму. И сейчас они стояли вместе с другими у ворот, выглядывали и ждали новостей.
С базара прибегали мальчишки и приносили вести.
Старика Хуана повесили за ногу на базарной площади. Он висел вниз головой, хрипел, наливаясь синей кровью, звал смерть и долго не умирал.
Так какая же казнь ожидала Сервантеса, зачинщика и исполнителя всей затеи?
Весь город был заинтересован исходом допроса.
В три часа разнеслась весть, что паша велел дать Сервантесу две тысячи палочных ударов.
Две тысячи! Это была смерть! Редкие выдерживали триста — четыреста, а после пятисот не оставался в живых никто.