— Доброй ночи, — ни тебе пожеланий, ни тебе даже короткого взгляда в его сторону. Только опять эта всезнающая физиономия. Спать на холодной земле, конечно, то ещё удовольствие, но с накатившей усталостью ей было уже всё равно где и как, лишь бы побыстрее закрыть глаза и уснуть. Грейнджер придвинулась как можно ближе к огню, не пренебрегая собственной безопасностью, и устроилась на боковую. Заснула она быстро, что не удивительно, учитывая то, что повествование Леголаса подействовало на неё, как чудесная, но до закипания утомительная сказка на ночь. Чтоб ему так жена рассказывала, где она три ночи шлялась по Лихолесью.
Люди от природы не обладали хорошей памятью и терпением бессметных существ, так что эльф без удивления и обид понял, что утомил свою юную собеседницу. Укорив себя за недогадливость, Леголас поднялся и, сняв свой кафтан, подошёл и прикрыл им острые девчачьи плечи. Не желая ловить возмущённые взгляды юной гордячки, безмолвно отошёл, оставшись в серо-зелёной рубашке с тонким серебристым узором и пряжкой на высоком воротнике.
Может она и была готова замёрзнуть до смерти, но в планы эльфа это не входило. Он всё ещё был должен ей одной спасённой жизнью, а для эльфа этот долг был выше, чем дело чести. Прислонившись боком к стене, он погрузился в глубокие раздумья, в состояние на грани сна и яви. Волшебный костерок потрескивал, но сон в эльфийском понимании — исцеляющее и восстанавливающее силы спокойствие и умиротворение — не шёл. Виной тому было проклятое кольцо, что покоилось в кармане кожаных брюк. Леголас чувствовал усталость и пронизывающий холод, никак не связанный с температурой окружающей среды. К ним эльфы были как никто устойчивы, и он не замёрз бы, даже если бегал по сугробам в одних портках. Холод был другого порядка — болезненный, колкий, разрушающий и изматывающий... моргнув пару раз, сбросив с сознания тягостную маету, эльф вновь провалился в пустое забытье, не приносящее отдыха. Так и будет с ним до тех пор, пока он не избавится от кольца.
Примечание:
* Inye cen-rya... (синд. «Я видел его»).
** Vulnera sanentur — заклинание для залечивания ран.
ГЛАВА 2
Сновидения, созданные для умиротворения и лёгкости, очищающей разум, будто нарочно миновали Гермиону. Из странного и незнакомого мира, рвавшего все шаблоны, она угодила в уродливую нереальность, из которой не могла выбраться. Даже при наличии расчётливого и рационального ума в какой-то момент она подумала, что это не сон, а страшная и ужасающая реальность, которая поглощает её, затягивая в опасную и вязкую топь, наполненную огнём.
Реальность по ту сторону закрытых глаз была расцвечена тревожными оттенками багрового. В этой кровавой темноте мечется, бьётся о натянутые нервы страх, тревога и ожидание чего-то неминуемо ужасного. Мир безграничен, повсюду, куда ни глянь, эта багровая пустота, и дочь маглов лишь одна посреди этого бесконечного шахматного поля — не убежать, не скрыться. Вокруг всего тела — воздух, прозрачный, но густой и удушливый, и во сне ей слышен рёв разъярённой толпы.
Беспокойное сердце набирает обороты и страх наполняет её сознание. Она всё ещё думает, что находится во сне и может проснуться, стоит только сконцентрироваться на этом желании, но родной и знакомый голос отвлекает её и ей снова приходится открыть глаза, чтобы осмотреться. Может быть, это не сон? Может быть, где-то здесь и в правду её друзья и это странное место снова происки артефакта, который сходит с ума от неумелого использования? Что если это взаправду? И она прислушивается…
— Гермиона! — знакомый голос эхом на краешке подсознания.
Словно через грохот рушащегося мира, через шум горного обвала, ей слышны перемешанные голоса лучших друзей, будто содранных со старой видеоплёнки. Перед глазами мелькают смазанные лица, жесты. Площадка вокруг раскалена настолько, что от неё валит пар.
— Гермиона, помоги! — словно эхо, отражённое от десятка водосточных труб, продравшееся через толщу воды, густое и ватное.
Как только она пытается прислушаться, голос обрывается, грохот превращается в рёв, многоголосный и несмолкающий, словно могильный, словно вой ветра в трубах. Шум оглушает, на краю подсознания мечутся голоса друзей, наполненные страхом, но в то же время не различить слов, не разорвать давящий и пугающий шум.