Он ворвался и захлебнулся:
- Ёшка, Ёшка! Я расписал кубок! Ты оценишь - такой красоты ещё не знал свет! Дай телефон, надо позвонить Учителю... Извини, он увидит первым, но ты, конечно, вторым...
Бывший художник, а ныне сторож никому ненужного склада, протянул тяжёлую эбонитовую трубку:
- Да без вопросов, парень, звони, коль надо...
Нифонтов курил папиросу за папиросой, стараясь заглушить сладковатый дух чужих сигарет, страхи и сомнения. И надежды, потому что век Хранителя долог, но длится ровно столько, сколько выполняет он свою функцию.
Во все времена рядом с гением, будь то человек науки или искусства, неотлучно находился незримый страж. Берёг: гения - от необдуманных поступков и от самого себя, прочих людей - от непредвиденных последствий его творений, открытий, изобретений. Когда-то это получалось лучше, когда-то - хуже...
Но приходит день и час, и каждый Хранитель слагает с себя обязанности. Конклав пришлёт приемника, тот перехватит дела, заботы, подопечных, а отслуживший страж уйдёт. Его ждёт короткая старость, очень короткая, и быстрое угасание. Такова логика жизни.
Нифонтов чувствовал - подходит его время. Но нельзя уходить с долгами. Да и пока приемник освоится... И сейчас он мучительно искал выход - как быть с Амадеем? Сколько Карманникову понадобится времени?
По расчётам Хранителя - два-три дня. Потом его надо будет отдать куратору. Вместе с Чашей. ГБ сможет спрятать ценного кадра, достаточно объяснить, что глубинную связь с артефактом имеет только он, и, значит управляться с Чашей тоже ему.
С властью приходилось сотрудничать. Прав был "Штирлиц" - от Бокия ещё, с двадцать первого. И много ранее. Придерживаться основного принципа Хранителей - служение людям, - не всегда удавалось собственными силами. И приходилось привлекать людей в камзолах и сюртуках, мундирах и гимнастёрках...
У него от силы два дня, рассчитывать на большее - преступное легкомыслие...
Звонок прозвучал в тишине кабинета нервно и отрывисто.
- Нифонтов у аппарата...
- Учитель! Я расписал кубок! - забился в динамике взволнованный радостный голос Карманникова. - Это чудо, Учитель! Вы должны его увидеть!..
- Подожди, Амадей. Успокойся... Что ты там расписал?
- Кубок! У меня был такой... ещё отец подарил... Говорил, распишешь, когда выучишься, а я уже! То есть расписал уже! Это чудо! Он стал как чаша, я таких и не видел никогда!..
Вот и замкнулась связь времён. Он-то думал, есть ещё хотя бы пара дней. Оказалось - нет. Нету у него этих двух дней. Чаша явилась в мир...
- Амадей, успокойся! И слушай меня внимательно. Я сегодня приду к тебе, вечером. Посмотрю кубок, и мы с тобой всё обсудим. Ты откуда звонишь? Ага... Возвращайся домой, и будь там. Никуда не уходи, я подъеду...
Нифонтов осторожно положил трубку. Несколько часов у него ещё есть. Нужно...
И тут за окном запела труба. Звук рванулся, будто молния ударила с земли в небо. Нифонтов не поверил ушам, кинулся к окну. Качнулся под ногами добротный паркет уютного надёжного кабинета.
На другой стороне улицы красовался ряженый. В мороз - какая-то дикая цветастая рубаха нараспашку, зелёные шаровары, заправленные в красные сапоги. На голове дурацкий колпак. Стоял, и играл на золотой трубе. Мелодия лилась широко и вольно, на чистой высокой ноте.
Ну да, да... Техничка ж говорила утром - новое кафе напротив, открытие, рекламная акция. Что-то в русском стиле. Так, наверное, устроители представляют себе народного музыканта, скомороха. Но разве Хранителя обманешь?
Он отлично помнил, как когда-то, на узкой полутёмной улочке Венской окраины, точно так же играли на трубе. В сытой благополучной Вене, утопающей в вальсах, наполненной звучанием струнных квартетов и звоном клавесинов, собравшей под своим крылом лучших музыкантов Европы - играл на трубе нищий бродяга. На такой же точно золотой трубе. И даже мелодия похожа...
А на завтра он узнал, что Вольфганг получил заказ.
Реквием, в том виде, в котором его писал Моцарт, мог стать оружием сам по себе. Жизнь великого композитора подходила к концу, но напоследок он готов был выплеснуть в мир мощнейший заряд нерастраченной творческой энергии. И тут появился Посланник. Официально считалось - от графа Франца фон Вильзег цу Штуппах, но в Конклаве знали, что за этим громким именем стоят "золотые".
Только в сказках мир делится на светлых и тёмных, белых и чёрных. В жизни встречаются люди, всегда и во всём преследующие своекорыстные цели. Они не добры и не злы, но всегда стремятся обратить сокровища человеческих знаний и достижений в золото. Для них нет нравственных преград, они не ведают сомнений и моральных табу. Цель одна - телец, и цель эта оправдывает любые средства.
Противостояние Хранителей и клана себялюбцев длилось на протяжении всей истории человечества. И тогда они оказались рядом с Реквиемом. Гармония и информационная ткань последнего произведения Моцарта обладали бы непредсказуемым воздействием на умонастроения людей. Из этого можно было извлечь нешуточную выгоду, но и опасность применения информационной бомбы, в которую превращалась месса, превышала все допустимые пределы.
Посланник сделал заказ, и "золотые" контролировали процесс, находились рядом. Поторапливали, сосали из Вольфганга жизненные соки. Нифонтов, носивший тогда другое имя и состоявший в скромной должности капельмейстера у одного из знатных повес тогдашней Вены, не в силах был повлиять на придворного композитора Иосифа II.
И всё-таки они просчитались. Моцарт умер, а Хранителю удалось подвести к завершению произведения Франца Зюсмайера и Йозефа Айблера. И Реквием утратил своё первоначальное наполнение. Стал чуть-чуть другим, но этого хватило...
И вот, опять трубач. И значит, времени совсем не осталось. Даже нескольких часов. Минуты может не хватить...
На нетвёрдых ногах Хранитель бросился к телефону, неверным пальцем набрал номер:
- Сообщение для тридцать второго... Код "три единицы", повторяю - "три единицы"!
- Принято... - эхом отозвались в трубке, и засквозили короткие гудки...
Через двадцать минут "Штирлиц" пребудет на условленное место. Это была экстренная связь, оговоренная давно, и никогда ещё не использованная. Вот и пришло время. Двадцать минут! - дьявольски долго!
Всё произошло без заминок. Через двадцать минут он сел в чёрную "волгу", машину, для определённых служб знаковую. Впереди бугрились широченные плечи и мощная шея водителя, рядом - куратор. Нифонтов назвал адрес, машина рванула в ранние зимние сумерки.
Подъезжая к знакомой пятиэтажке, он увидел, как с другой стороны дома выруливает громоздкий иностранный автомобиль с тонированными стёклами. Таких в Дятьково ещё, наверное, и не видали, но у Хранителя отпали последние сомнения. Конклав рассылал циркуляры - американский джип "Чероки" был излюбленным транспортом "золотых".