С тех пор, все потеряло в глазах Амальды прежнюю прелесть. Ни картины, ни замок, ни самый пышущий жизнью остров больше не будили в ней радости. Амальда порой не понимала сама, сидит она в саду или же в своих покоях – мир погрузился для нее во тьму. Она могла думать только о смерти, смерти как таковой и том, сколь рано постигла печальная участь прекрасную, несомненно, добрую Урсулетту.
Сисенанд, совершенно покинутый, изнемогал. Желая хоть чем-то порадовать свою невесту, он вздумал изловить для нее одно из тех диковинных животных, которых нередко видел в глубине острова, у водопоя. Долго выбирая, он остановил свой взгляд на черной пантере. Это была на редкость прелестная представительница рода – изящная, гибкая и грациозная. Сисенанд был обманут ее видом, и не ожидал, что дикая кошка окажет ему отчаянный отпор. Однако, несмотря на полученную рану, человек, вооруженный луком, копьем и расставивший на своем пути ловушки, смог заполучить зверя в свои сети.
Вернувшемуся в замок с трофеем Сисенанду была оказана вся помощь, какую колдуны способны предоставить посредством своих сил, превосходящих естественные. Однако больше всего, как облегчения от боли, Сисенанд ждал ласк благодарной Амальды. И впрямь, ее сомнамбулическое состояние истаяло, когда она поняла, как жестоко ранен ее драгоценный Сисенанд.
Амальда упала ему на грудь с таким рыданием:
– О, дорогой мой брат! Я так боялась, что ты страдаешь!
– Утешься, славная моя Амальда, я здоров. – Ответил ей Сисенанд. – Взгляни на игрушку, которую я изловил для тебя: вот друг, который скрасит отныне дни твои, пока я буду рыскать по лесам в поисках иной добычи.
Амальда подошла к клетке, заключавшей в себе пантеру. Несмотря на собственные раны, животное держалось с большим достоинством и хладнокровием, приличным даже и самому венцу природы.
– Ах, у нее глаза графини! – Вскричала Амальда, мгновенно пораженная в самое сердце. – Я буду звать ее Урсулеттой!
И, полная горячей благодарности, Амальда покрыла лицо Сисенанда торопливыми поцелуями. Что он тотчас принял за благоприятный знак.
До самого вечера, забыв о картинах, Амальда забавлялась с пантерой, точно с котенком. И сам зверь, позабыв о том, через какое вероломство и насилие был доставлен в замок, охотно подставлял свою шерсть под ласки барышни, выполнял ее прихоти и будто бы даже выкидывал некие ученые трюки. Амальда пребывала в таком восхищении, что даже отказалась уйти спать – пока Билимер не пригрозил ей наказанием, как малому ребенку. На следующий день Амальда снова проводила время только со своей питомицей, забыв о еде и отдыхе, не говоря о прежних своих забавах. Пантера, благодарная за излечение своих нетяжелых, но досадных ран, и пищу, каковой поделилась с нею Амальда, показалась барышне втрое ласковей и игривей, чем накануне. Так мало-помалу Амальда привязалась к своей питомице, и уж даже брала ее с собою в спальню.
Сисенанд же тем временем проводил свои дни на охоте, как и прежде. Зависть грызла его, и юноша проклинал судьбу, которой вздумалось оставить в горнице Амальды не его, жениха по праву, но дикого зверя. Сисенанд убеждал себя, что ревность его смешна, не ведая, насколько больше видело правды его сердце, нежели глаза.
Одной ночью Амальда вдруг проснулась, чувствуя, что ночь эта отличается от сотни иных ночей, что проводила она в своей горнице. Барышня села на постели и провела подле рукой, ища свою питомицу, обычно сворачивавшуюся клубком рядом. Однако постель была пуста и холодна, и все же Амальда слышала чье-то тихое дыхание рядом. Не без труда рассмотрела она фигуру напротив окна, едва ли освещенную лунными лучами.
– Не бойся. – Произнес женский голос. – Ты знаешь меня, я – Урсулетта!
Амальда зажгла свечу, но фигура перед нею скорчилась, закрывая лицо. И все же Амальда видела, что в углу стоит девушка, быть может, одних с нею лет, и черные вьющиеся волосы ее струятся ниже бедер. Амальда медленно приблизилась к незнакомке и отвела от ее лица сперва прохладные смуглые руки, затем – тяжелые пряди кудрей. Поднесла свечу ближе, желая рассмотреть гостью.