В Ватикане, после очередного кровавого взятия Рима Барбароссой, когда на улицах еще дымились обугленные тела, а на площади Святого Петра германские солдаты насиловали согнанных сюда итальянских женщин, перепуганный папа Андриан VI возложил на чело Фридриха императорскую корону. Казалось бы, что еще было нужно итальянцам для того, чтобы понять, наконец, кто здесь настоящий хозяин? Фридрих хорошо запомнил тот конфузный момент, когда он вышел из собора Святого Петра в древней императорской короне, а ему что-то нестройно кричали пьяные солдаты. Ни один местный житель не пришел на площадь его поприветствовать. Женщины, подбиравшие свою разорванную окровавленную одежду, были не в счет. Да и расходились они молча, прижимая свое барахло к груди и изредка всхлипывая.
А ночью город просто взорвался. От тысяч факелов стало светло, как днем. Римляне, как выяснилось, вовсе не были побеждены. Они врывались в дома, где спали солдаты Фридриха, и убивали их всем, что попадалось под руку: мечами, вилами, булыжниками, дубинами. Они жгли солдат, резали им спящим горло, душили веревками. Император Фридрих тогда скомандовал спешное отступление из города, которое, правда, больше было похоже на бегство. В тот раз он захватил Рим ровно на один день. Ну как с такими людьми воевать? Конечно, биографы императора постарались расписать это неожиданное отступление как последствие страшной эпидемии чумы, которая коварным образом начала косить германское войско прямо в день коронации, но Барбаросса знал истинную суть вещей, и эта истинная суть его совсем не радовала.
И вот теперь опять – приходится снова собирать немецкую знать, цвет рыцарства – у неубиваемой итальянской гидры выросла новая голова – Ломбардийская лига. Какие-то недостойные люди, называющие себя жителями Милана, города, который Барбаросса сжег, не оставив там камня на камне, вдруг нашли где-то деньги, оружие и выступили против своего императора. Барбаросса не сомневался, что сокрушит и эту странную Ломбардийскую лигу, но сил оставалось все меньше, германские рыцари все менее охотно отправлялись в регулярные, чуть ли не ежегодные походы на города, которые почему-то никак не удавалось покорить, а приходилось каждый раз завоевывать заново. Просто колдовство какое-то. Впрочем, Фридрих уже давно начал догадываться, в чем тут дело и кто автор этого колдовства.
Венеция. Ну, конечно, она! Вот кто все это время незримо преследовал германского императора, вот кто строил темные планы, подкармливая гигантскими займами то Рим, то Милан. Вот кому была выгодна постоянная борьба императора с непокорными итальянскими городами, вот кто находился в полном восторге от того, что Барбароссе приходилось менять уже третьего папу, в то время как в Европе прямо сейчас, независимо друг от друга, существовало сразу три папы, а весь христианский мир оказался полностью деморализован. В это время хитрые венецианцы увеличивали обороты со своей торговли, прекрасно жили себе со своим патриархом, грабили Византию и считались самой богатой страной мира.
Почему-то именно сегодня Барбаросса четко понял, с кого надо начинать, чтобы раз и навсегда разделаться с непокорной итальянской гидрой. Не в Рим нужно врываться его обезумевшим от вида крови солдатам, не Милан сжигать, заставляя каждого жителя выйти из города только с тем, что он может унести в собой в руках. Нужно идти на Венецию. Вот где вражеское гнездо! Вот где можно будет поживиться его армии! Вот город, после падения которого уже никакой Рим, никакой Милан головы никогда не поднимут, потому что неоткуда будет взяться этой мощной финансовой поддержке, этой лживой хитрой дипломатии!
Барбаросса вдруг отчетливо осознал, что армии, которые насылал на него римский папа из изгнания, и отлучение его, великого императора Священной Римской империи, от церкви, и недавнее поражение германских войск в битве при Леньяно, явившееся следствием чьего-то подлого предательства, и вся эта недавно объявившаяся Ломбардийская лига – все это были звенья одной цепи, детали одного коварного плана, созданного в тиши венецианских палаццо под плеск волн и гортанные песни гондольеров.