Вот тут я задумалась: а какое, на самом-то деле, я имею отношение к этой истории? Скорее это она как-то упорно старается иметь отношение ко мне.
В общем, не то чтобы я прямо тогда, в редакции, предугадала, сколько раз еще мне будут задавать этот и другие неприятные вопросы. Но, видимо, что-то почувствовала. И ответила с чарующей улыбкой:
— Не большее, чем вы. Вы сидели тогда за столиком со Стайном и Джошуа, и я за пару дней до этого тоже имела приятный разговор с джентльменом из полиции. И решила принести пользу моему старому другу в вашей газете. И только.
— Да-да-да, — задумчиво сказал Биланкин и повторил: — Розеллс, Мартина Розеллс. Чем больше тут работаешь, тем больше понимаешь, что ничего простого в этих краях нет и не будет. Первым уроком для меня было, когда я назвал — просто назвал — имя Ганди в одной из первых своих передовых. И получил от местных индийцев шесть дюжин писем, в которых говорилось, что мне еще многое предстоит узнать в жизни, прежде чем получить моральное право хотя бы упоминать светлое имя Махатмы или, скажем, мыть его ноги. Заметьте, это я еще не критиковал его, а просто написал «Ганди»… Я вас покину, извините.
И с гранкой на руке он двинулся обратно в кабинет. А я, с грузом книг и журналов, — обратно на раскаленную улицу, в многоголовую толпу.
…И только когда стемнело, и птица куай закончила в моем саду свою вечернюю серенаду (куай, куай, куай — все выше тоном), торжествующая Мартина доложила: телефон, сеньора.
— Элистер, даже не думайте, что я настолько глупа, чтобы на вас сердиться. Я все знаю. Кроме одного: вы собираете чемодан?
Пауза, в течение которой я смотрела во тьму сада.
— Послезавтра, на «Таламбе», — ответил он, наконец, и я совершенно не удивилась. — Нас держали на цыпочках весь прошлый вечер и весь сегодняшний день, хотя разговаривать с нами было не о чем. Полный хаос, по коридорам топают озверевшие инспекторы… А в итоге — домой. Жаль. Очень жаль.
— Вы вчера назвали меня птицей, Элистер…
— Исключительно в знак уважения и симпатии…
— Так вот, позвольте проявить птичье любопытство и спросить — факт убийства господина Уайтмена палочками для еды установлен уже официально?
Элистер снова замолчал, а потом усмехнулся:
— Я забыл, кто вы на самом деле… Иначе откуда бы вам знать его имя, которого, между прочим, не было в газетах… Но боюсь, что вас временно разжаловали из птиц, пока нет замены Уайтмену. Или, скажем так, вы — птица без гнезда. Как и я. Это объясняет ваше поведение. Ну, а я — разжалован до ранга пассажира «Таламбы». Нет, Амалия, установить что-то уже невозможно. Труп пролежал на солнце слишком долго, насекомые, змеи… нет, я не буду беспокоить вас подробностями. Его пришлось похоронить в Алор-Старе, заключение коронера — убит ударом тонкого тупого предмета в мозг, через глаз. И еще был второй удар, в висок, но тут не уверен даже коронер. Но мы с вами знаем, как было дело. А больше не знаем ничего. Хотя вы-то останетесь, и в итоге вам все будет известно.
— В итоге — да, — сказала я голосом Маты Хари. И сделала паузу, ожидая, ожидая…
— За мной приглашение потанцевать в мой отель. Я дал вам слово, — железным голосом сказал Элистер.
И я перевела дыхание.
— Кстати, Элистер, — а что это за отель?
— «Раннимед», — сказал он без энтузиазма. — И не думайте, что мы купаемся в роскоши. Тут есть одно крыло, которое использует для своих гостей ваша полиция… Не очень роскошное, но ничего.
— Знаю это крыло, — уверенно сказала я. — О последствиях приглашения такой женщины, как я, в этот отель вы предупреждены?
— Пусть собратья не подадут мне руки на причале и напишут письмо в Калькутту. Какого дьявола, почему мы не можем сделать невозможное? Без этого неинтересно жить.
— Впечатляет. Знаете что, Элистер, я зарезервирую это приглашение за собой и использую его против вас в любой момент. Но вы уверены, что вам следует танцевать, если только что убили вашего…
— А, черт… Я, конечно, в глаза его не видел, но…
— Знаете что — я плохо выполнила поручение своего калькуттского сородича и не показала вам весь город. Давайте… ну, хоть поднимемся к буддийскому храму в Айер Итаме, там можно будет спокойно поговорить. А что касается вечера — решим по вдохновению. Ну, что — завтра в девять утра у входа в «Раннимед»?