– Из Москвы… От матушки.
Амалия села на кровать и, хмурясь, прочитала послание от начала до конца.
– Все то же самое, – пожав плечами, сказала она горничной. – Какие-то странные намеки, настаивает, чтобы я как можно быстрее возвращалась, потому что такой случай выпадает только раз в жизни… Какой случай? Что маман имеет в виду? И почему нельзя написать все понятным языком?
– Может, она приглядела вам свадебное платье и боится, что его уведут? – предположила Даша с замиранием сердца.
– Все может быть, – согласилась Амалия. – Но она уже не первый раз требует, чтобы я немедленно возвращалась. – Она поглядела на Дашу. – А как Федор Иванович? Ничего тебе не пишет?
Горничная залилась краской.
– Нет, Амалия Константиновна, – пролепетала она.
– Саша мне тоже не пишет, – заметила Амалия. – Он теперь в Москве большой чин после этого дела… Ступай, Даша, я сама управлюсь.
Горничная ушла, а Амалия выдвинула нижний ящик комода, где хранились шпильки, заколки и прочие дамские мелочи. Ящик шел с трудом и наконец застрял. Амалия подумала, что, верно, какая-нибудь шпилька зацепилась за стенку комода и мешает двигать ящик. Она встала на колени и засунула внутрь руку, чтобы вытащить вредную шпильку. Однако помехой оказалась вовсе не шпилька, а пачка каких-то мятых бумаг, выпавшая, вероятно, из верхнего ящика. Амалия недоуменно покрутила ее в руках. Это были письма без конвертов, небрежно перевязанные тесемкой. Амалия пожала плечами и хотела уже куда-нибудь засунуть всю пачку, когда в глаза ей бросилась подпись на одном из писем: Евгений Полонский.
Сначала Амалия насторожилась, потом напомнила себе, что читать чужие письма – некрасиво, а потом, не устояв перед искушением, развязала тесемку и наугад раскрыла одно из посланий. Судя по заголовку, оно было отправлено из Биаррица в ноябре позапрошлого года. Тон письма Амалии не понравился: менторский и немного снисходительный. Граф рекомендовал Мусе усердно заниматься, слушаться гувернанток и вообще хорошо себя вести. Но в постскриптуме, хоть и мельком, упоминался votre cousin Oreste[62], который тоже находился в то время в Биаррице. «Он жаловался мне, что ему до смерти надоело пить ослиное молоко, он клялся, что еще немного, и он сам превратится в это животное. Он передает вам тысячу приветов и пожелание никогда не болеть, потому что жизнь тогда становится совсем невыносимой. Между прочим, он говорил, что посылал вам ноты Дебюсси. Вы их получили?»
Амалия опустила письмо. Что такое ослиное молоко, она хорошо знала. Его рекомендовали пить всем легочным больным.
Следующее письмо было послано из столицы тремя месяцами позже.
«Вы спрашиваете меня, что я делаю. Едва вернувшись из Европы, я попал в светский водоворот. Балы, вечера, живые картины и проч. занимают все мое время без остатка».
Так, подумала Амалия, сейчас пойдут жалобы на то, как невыносимо тяжело ему приходится.
«Только вчера состоялся великолепный бал у Рябовых. Натали была очаровательна, и я танцевал с ней три раза».
Натали… Натали Рябова… Что-то знакомое. Где же она встречала это имя? Амалия пробежала глазами письмо до конца, но, не найдя в нем более ничего для себя интересного, взялась за следующее.
«Увы, я должен объявить вам печальную новость. Натали Рябова, о которой я писал вам недавно, неожиданно скончалась».
– Ой, – сказала Амалия вслух.
Теперь она вспомнила. Это было одно из имен, оказавшихся в списке, который составил Саша Зимородков, думая, что имеет дело с одержимым убийцей. Да, так оно и есть. Натали Рябова, двадцати одного года, умерла в феврале 1879-го. Значит, Полонский знал ее? Почему же он ни словом об этом не упомянул?
«Я больше других скорблю о ее утрате, – писал далее Евгений. – Вы знаете, одно время нас даже считали женихом и невестой…»
Хм, какое интересное совпадение. Жюли Ланина, которая была его невестой, скоропостижно скончалась, Натали Рябова, с которой его что-то связывало, – тоже… Или это не совпадение?
Да нет, подумала Амалия, глупости. У Жюли Ланиной было больное сердце, так ее врач сказал Полонскому, когда она умерла… Вот именно! Когда она умерла! А когда она была жива, Евгений ничего не знал! Следовательно, если бы он вдруг пожелал от нее избавиться…
«Нет, – решительно сказала себе Амалия, – этого не может быть!»