– Скажите, госпожа Красовская, а смерть Анны… не показалась вам странной?
Взгляд крошечных глазок застыл на его лице.
– Сударь, я, право же, не понимаю, к чему подобные расспросы, – очень холодно промолвила госпожа Красовская.
– Они очень важны, – возразил следователь, – иначе, поверьте, я не взял бы на себя смелость беспокоить вас.
Госпожа Красовская с полминуты задумчиво смотрела на него, потом со вздохом изрекла: «Qu’il est ridicule!»[63] – и отвернулась. Положение спас молодой человек лет восемнадцати в гвардейской форме, который без стука вошел в комнату.
– Здравствуйте, маменька, – весело сказал он, целуя Красовской руку. – Что такое? У нас следователь? Как интересно! Неужели ты все-таки убила свою модистку? И поделом ей: нечего было столько драть за пошив платьев!
– Michel, je vous supplie[64], – тоном умирающей промолвила мать. – Этот господин пришел поговорить об Анне.
– А! – Молодой человек сразу же посерьезнел и повернулся к Александру. – И что же вам угодно знать о моей сестре?
Смущаясь, Зимородков повторил свой вопрос: насколько естественной была смерть Анны? Ведь ей было всего двадцать лет. Не заметили ли ее родственники чего-нибудь… необычного?
– А что тут может быть необычного? – спокойно сказала мать, пожимая плечами. – Бог дал, бог взял.
Молодой гвардеец метнул на нее хмурый взгляд, и по этому взгляду Саша сразу же понял, что от Мишеля будет куда больше проку, чем от его матери.
– Ты забыла о фон Винклере, – напомнил он.
– Ты имеешь в виду нашего врача? – удивилась мать.
– Да. – Мишель сжал губы. – Он ведь просил у папá позволения на вскрытие.
– Мишель! – возмутилась мать. – Как ты можешь говорить при мне о таких ужасных вещах!
– И тем не менее это правда, – мрачно ответил молодой человек. – Смерть Анны очень встревожила фон Винклера. Да и мне, – прибавил он, – она показалась… показалась совершенно неожиданной.
– Вскрытие было? – напрямик спросил Саша, которого чрезвычайно заинтересовал поворот разговора.
– Нет, – ответил Мишель, избегая его взгляда. – Маменька убедила папá, что в этом нет смысла. Да и священник был против.
Саша немного помедлил.
– А этот врач, фон Винклер, что-нибудь сказал? Как он обосновал свою… просьбу?
– Право же, это просто глупо, – сказала госпожа Красовская с видом мученицы.
– Нет, почему же, – возразил ее сын. – Фон Винклер сразу же дал понять, что подозревает отравление.
– И что было потом? – Саша затаил дыхание.
– А что могло быть? – удивился гвардеец. – Наша семья отказалась от его услуг, только и всего.
Да, трудно иметь дело с такими людьми.
– Это все вопросы? – осведомилась госпожа Красовская, поднимаясь с места. – Мне еще надо готовиться к вечернему балу. – Она улыбнулась. – Большое спасибо, господин следователь, что навестили нас. J’espére que vous кetes content de notre conversation[65]. До свидания.
– Au revoir, madame[66], – пробормотал Саша, пятясь к дверям.
Выйдя из гостиной, он с облегчением выдохнул и вытер отчего-то ставший влажным лоб.
«Потрясающие люди! Врач их поставил в известность о своих подозрениях, а они, вместо того чтобы прислушаться к нему, взяли и выгнали его. Да и что это за мать такая, в самом деле? «Бог дал, бог взял»… Тьфу!»
– Подождите! – услышал Саша звонкий голос.
Обернувшись, он увидел Мишеля, который стремительно сбегал по лестнице вслед за ним.
– Постойте, господин следователь, – проговорил гвардеец, волнуясь. – Вы… – он глубоко вздохнул. – Скажите мне правду: вы считаете, что моя сестра была убита?
– Я не исключаю такой возможности, – осторожно ответил Зимородков. – Вы не согласитесь ответить на несколько моих вопросов? Обещаю вам, наша беседа останется строго между нами.