Однако вслух об этом говорить остерегались. Напротив, все делали вид, что ничего не изменилось. Выходили те же русские газеты, что и раньше, только место их издания стало другим. Поэты писали стихи, прозаики публиковали в эмигрантских журналах новые романы, а вырвавшийся из большевистской России профессор Каверин прочел имевшую большой успех лекцию «Прошлое и будущее России».
– В истории есть только два пути развития: цивилизация и дикость. Все, что не является цивилизацией, есть дикость, и поэтому нет никакого смысла говорить о каком-то особом пути России. Или мы на стороне цивилизации, или мы против нее, третьего не дано! (Аплодисменты.) Увы, господа, на участь нашего поколения выпало новое Смутное время. В первую Смуту нам повезло – мы сумели сплотиться и изгнать врага, однако ныне мы вынуждены наблюдать полное торжество Лжедмитриев. Всюду, куда ни глянь, теперь сплошные Отрепьевы! Посмотрите на шайку, которая по-воровски захватила власть в России, – они же все с кличками, как и подобает ворам, никто не действует под своим собственным именем! (Бурные аплодисменты.) Вы меня спросите, господа, что такое большевизм? Отвечу: это вовсе не идеология, как опрометчиво полагают некоторые. Это самая настоящая религия, и отнюдь не случайно она так настойчиво стремится упразднить все остальные религии, которые могут составить ей конкуренцию. Любая религия среди прочего обязательно сулит рай и ад. Большевики обещают рай крестьянам и рабочим; место всех остальных, по их мнению, – в аду, и они подтверждают свою теорию словом и делом. Впрочем, даже их рай, как и следует по законам религии, должен наступить не завтра, а когда-нибудь потом. Когда они перебьют всех несогласных и инакомыслящих, к примеру, и поделят их добро. (Громкие аплодисменты.) Династия Романовых возникла как якорь спасения после Смутного времени, но вторая Смута ее погубила, не породив взамен ничего стоящего. Нынешний исторический выбор некогда великой державы – тупик, и боюсь, что в этом тупике она будет биться еще долго. Ибо полное равнодушие русского человека к добру и злу, о котором говорил еще господин Чаадаев, и вытекающее из него презрение к законам, неуважение к личности и человеческой жизни дают такой простор для деспотизма, что даже подумать страшно. (Настороженное молчание.) Что ждет Россию в будущем? Поскольку большевизм, как я уже говорил, религия, мы увидим выдвижение нового бога, которому будут поклоняться миллионы, и этим богом станет тот, кто сумеет на наиболее длительный срок удержать власть в своих руках. Причем по законам воровской шайки ему придется разделаться со всеми, кто представляет для его власти опасность. (Жидкие аплодисменты.) Вы меня спросите: могли ли мы избегнуть всего этого? Отвечаю: да! Но для сего у власти должен был оказаться человек масштаба Наполеона, не меньше. (Голос с места: «А Наполеону мы в свое время по шее-то накостыляли!» Одобрительный смех в зале.) Прошу вас, господа… После того как мы несколько веков терпели позорное монгольское иго, я бы на вашем месте не хвастался победой над Наполеоном, которая, замечу в скобках, ничего нам не принесла. Было бы куда лучше, но это строго между нами, если бы нас завоевал Наполеон, а не монголы. (Смех, аплодисменты.)
Да, хотелось осмыслить прошлое, хотелось понять, что сулит будущее, но уже тогда имело место обратное движение. К черту рефлексию, ни к чему хорошему она никогда не приводила. Что толку в обличениях большевиков, если те преспокойно перенесли столицу в Москву и засели в Кремле? И модный тогда певец Невзлобин пел с эстрады жидким тенорком:
Над частушкой смеялись, певцу хлопали, хотя еще каких-нибудь пару лет назад он бы за подобные песенки рисковал получить по физиономии. За окнами – Париж, милый, но постылый. Выпьешь, посмеешься, прогонишь грусть, поговоришь с недавно бежавшим из той самой совдепии знакомым о тех, кто умер от голода, кого унес тиф, кого расстреляли… Лучше уж здесь, несмотря ни на что. Пой еще, Невзлобин!
В те дни Амалия совершенно пала духом. Даже она, самый реалистичный на свете человек, до конца верила, что «союзники нам помогут»; все надеялась на то, что слухи о смерти царя – ложь и государь сумел как-то спастись. Чтобы не сидеть сложа руки, она вошла в фонд помощи российским беженцам, раздала большие деньги, для чего ей пришлось продать несколько картин, которые хранились в ее парижской квартире. Но баронесса понимала, что это капля в море и что, даже если она раздаст все, что у нее есть, это мало что изменит. К тому же ей надо было помнить о дочери, о семье старшего сына и об Александре, не говоря уж о матери и дяде.