«Ах, щучья холера, чтоб тебе провалиться!» – подумала Амалия, не переставая улыбаться графу. Ибо наша героиня была так устроена, что презирала преступников, каким бы высоким ни было их положение в свете. А человек, который подстерегал ошибки своих ближних и делал на них деньги, был в ее глазах едва ли не худшим из всех людей.
Чувствуя, что в его присутствии больше нет надобности, граф Шереметев тактично отошел, и Амалия осталась наедине с Андре де Монталамбером.
– Право же, я пребываю в смущении, – сказал Монталамбер. – Никогда не думал, что ко мне, чтобы… чтобы обсудить один известный нам вопрос, из Петербурга пришлют столь очаровательную особу.
– Давайте перейдем к делу, господин граф, – перебила его Амалия, которой любезности в устах шантажиста были крайне неприятны. – У меня только один вопрос: где и когда?
– Простите? – Граф озадаченно приподнял брови.
– Сударь, – холодно сказала Амалия, – давайте не будем усложнять друг другу жизнь. Насколько мне известно, вы собираетесь заработать семьдесят пять тысяч франков, а я – получить одиннадцать писем, которые не подлежат огласке. Поэтому я буду вам весьма признательна, если вы скажете мне, где и когда мы произведем обмен.
К ним подошел лакей с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским.
– Не хотите? – спросил Монталамбер, снимая с подноса один из бокалов на высокой ножке.
Амалия отрицательно покачала головой. Этот человек, такой приятный, такой благообразный на вид, внушал ей гадливость, и, разумеется, она не собиралась с ним пить. А он укоризненно покачал головой:
– Напрасно, у Эглантины всегда прекрасное шампанское. Вы многое теряете… Амалия.
– Баронесса Корф, – еще более холодным тоном поправила она.
– Конечно, баронесса. – Монталамбер отпил глоток, не переставая зорко наблюдать за своей собеседницей. – Ваша… мм… напористость меня ошеломила. Я не привык вот так сразу говорить о делах.
– По-моему, у вас было целых двадцать лет, чтобы научиться этому, – не удержавшись, съязвила Амалия. – Если не считать тот первый случай в ваши двадцать четыре года.
Амалия всего лишь хотела поставить своего собеседника на место, однако она упустила из виду, что очаровательная женщина становится еще очаровательнее, когда сердится. А то, что Амалия сердилась, было заметно невооруженным взглядом.
– И все-таки я не понимаю, почему в Петербурге выбрали именно вас… – задумчиво заметил граф. – Вы совсем не годитесь для… для такой работы. – Последнее слово он произнес как бы про себя.
– Я бы все-таки желала услышать ответ на свой вопрос, – резко проговорила Амалия, обмахиваясь веером.
Монталамбер решился.
– Завтра в моем особняке в пять часов вечера, – сказал он. – Вы знаете, где я живу? На рю де Гренель.
«Этого и следовало ожидать», – мелькнуло в голове у Амалии. На улице Гренель располагались самые роскошные особняки парижской аристократии.
– Сначала я должна убедиться, что письма подлинные, – сказала она. – Только после этого вы получите свои деньги.
– Хорошо, – довольно равнодушно ответил Монталамбер. – Так до завтра, Амалия?
– Баронесса Корф, – снова поправила она.
– Я буду ждать с нетерпением, – пообещал граф. И, что самое интересное, он говорил чистейшую правду.
Сухо кивнув на прощание, Амалия удалилась. К ней подошел граф Шереметев.
– Как успехи, госпожа баронесса? Вам удалось договориться с господином графом?
Амалия ответила утвердительно. Бал меж тем уже начался, и посол пригласил ее на танец. Амалия полагала, что когда танец закончится, она сумеет незаметно покинуть особняк герцогини, но не тут-то было. Баронессу Корф то и дело приглашали, и вскоре, к своему удивлению, она оказалась в центре всеобщего внимания. Люсьен де Марсильяк расточал ей комплименты, а какой-то приземистый господин – как он сообщил, специалист по дворянским генеалогиям – танцевал с ней целых три вальса.
Лишь около полуночи ей удалось наконец ускользнуть. Сбегая по лестнице, она едва не задела шедшего ей навстречу блондина в красивом мундире. Извинившись, Амалия продолжила свой путь, а военный обернулся и провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду.
Глава 3
– Месье граф, к вам госпожа баронесса Корф.
– Проси, – велел Андре де Монталамбер.
Часы пробили пять раз и умолкли. Дверь комнаты растворилась, и вошла Амалия. Сегодня она была в сером, и граф сразу же решил, что этот цвет ей куда менее к лицу, чем вчерашний.
– Я очень рад, что вы пришли, – сказал он. – Присаживайтесь, прошу вас.