Из внутренних покоев выбежала большая белая собака. Слегка царапая по полу когтями, она дошла до середины комнаты и остановилась, недоуменно глядя на посетительницу. Та явно была напряжена, и пес мгновенно почувствовал ее напряжение.
– Это Скарамуш, – объяснил хозяин дома. – Иди сюда, Скарамуш!
Пес подошел к нему, виляя хвостом, и покорно улегся у его ног. Глаза собаки по-прежнему были устремлены на Амалию.
– А вы ему понравились, – неожиданно промолвил Монталамбер. – Странно – моему псу редко кто нравится.
Амалия вздохнула.
– Может быть, поговорим о письмах? – сухо сказала она.
Глаза графа сузились.
– Как вам будет угодно, госпожа баронесса. – Мизинцем он указал на стол, возле которого сидела Амалия. – Прошу.
На столе лежала красивая резная шкатулка с инициалом «А» на крышке. Поколебавшись, Амалия открыла ее. Внутри оказались пожелтевшие листки бумаги, исписанные неровным, прыгающим почерком. Амалия взяла письма и стала просматривать их одно за другим.
– Что с ней стало? – внезапно спросил Монталамбер.
– Простите? – Амалия подняла голову от листков.
– Княжна Мещерская, – терпеливо пояснил шантажист. – Что с ней потом стало?
– Разве мадемуазель Перпиньон не сказала вам? – удивилась Амалия. – Княжна умерла. Пятнадцать лет тому назад.
– Отчего? – Пальцы Монталамбера постукивали по подлокотнику, взгляд его глаз жег Амалию.
Сердясь на себя, хотя в вопросах ее собеседника не было ничего особенного, Амалия ответила:
– Она вышла замуж, родила сына. У нее случилась родильная горячка, и она умерла. Вот и все.
Монталамбер поднялся с места и заходил по комнате.
– Похоже, что любовь не принесла ей счастья, – заметил он.
– А любовь и не должна приносить счастье, – отозвалась Амалия, просматривая очередное письмо, в котором наследник писал, что его жизнь была бы совсем невыносима, если бы не милая Мари. – Она сама уже есть счастье.
Монталамбер улыбнулся.
– Мне нравится, что вы так думаете, – сказал он.
Амалия метнула на него подозрительный взгляд и сложила письма.
– Здесь все одиннадцать, – промолвила она, после чего открыла свою сумочку и извлекла оттуда сложенную вчетверо бумагу.
Монталамбер рассеянно взглянул на листок.
– Что это? – спросил он.
– Ваши семьдесят пять тысяч, – ответила Амалия. – Держите.
– Нет, – внезапно произнес Монталамбер. – Так дело не пойдет.
И прежде чем Амалия успела сообразить, что происходит, он подскочил к ней, выхватил из ее рук драгоценную шкатулку и вернулся на свое место. Амалия медленно поднялась с кресла. Щеки ее заполыхали. Скарамуш негромко зарычал.
– Условия меняются, – сказал граф. – Сядьте, Амалия, прошу вас.
Сознавая свое бессилие, Амалия опустилась на сиденье. Монталамбер сел в кресло и поставил шкатулку на подлокотник.
– Эти письма, – веско и рассудительно заговорил он, – стоят много дороже, чем какие-то семьдесят пять тысяч, и вы прекрасно это знаете.
– Так я и думала, – мрачно сказала Амалия. – Вы захотели поднять цену. Почему же не предупредили об этом Шереметева? Теперь придется ждать, когда мне пришлют остальные деньги.
– Деньги тут ни при чем, – отозвался Монталамбер.
– В самом деле? – иронически промолвила Амалия. – Тогда что я тут делаю? И что за бумага у меня в руке? Неужели не вексель на семьдесят пять тысяч? Ведь это же целое состояние!
– Не для меня, – спокойно ответил Монталамбер. – Я и так богат, к вашему сведению.
– Да-да, я знаю. – Амалия вся кипела. – А своей деятельностью вы занимаетесь из чистой благотворительности.
– Моя деятельность? – Граф улыбнулся, поглаживая шкатулку. – Понимаю. Вы хотите сказать, что я гнусный шантажист.
– О нет! – ехидно парировала Амалия. – Конечно же, вы сама добродетель, только я этого почему-то не разглядела.
– Добродетель? – Монталамбер улыбнулся еще шире. – Нет, Амалия, вы не правы. Я – кара господня.
– Даже так?
– Именно так. Вы знаете, Амалия, что за люди попадаются в мои сети? Мошенники, мерзавцы, малодушные предатели, попросту преступники. Однажды они совершили тяжкий грех, но общество их не покарало. Да что там общество – их никто не покарал, и никто даже не знает о том, что они сотворили. Получается, что все дозволено, если никто об этом не знает. Можно украсть, обмануть девушку, предать друга, можно убить богатую жену, отравить собственного мужа. К счастью, люди неосторожны и вдобавок болтливы, и чаще всего они доверяют бумаге именно то, что не следует доверять никому. Рано или поздно эти строки попадают мне на глаза, и тогда я начинаю действовать. Ах, какой же страх охватывает их, этих червяков, когда они понимают, что правда может выйти наружу! Как они начинают раскаиваться, как зарекаются, что никогда больше не позволят себе ничего подобного! – Глаза графа сделались стальными, как лезвие ножа. – Вы говорите, я это делаю ради денег. Ничуть, Амалия. Деньги уже давно мне не нужны. Просто иногда так приятно видеть, как отпетый мерзавец дергается у тебя на крючке! Да за такое удовольствие я сам готов заплатить что угодно.