– Ах ты мой умница… – растроганно сказала она. – Ну, идем, Скарамуш!
Притаившийся за обелисками незнакомец пристально наблюдал, как уходят молодая женщина и собака. Когда они исчезли из вида, он потер подбородок, сказал сам себе: «Ну что ж», – и тоже двинулся к выходу с кладбища.
Амалия привела собаку в особняк, накормила ее, выкупала и расчесала шерсть. Теперь Скарамуш выглядел совсем так же, как прежде, если не считать того, что характер его полностью переменился. Он замкнулся в себе, не отзывался на ласку и большую часть времени безучастно лежал на ковре, глядя прямо перед собой.
Вечером Амалию навестил Иннокентий Добраницкий.
– Я пришел к вам по просьбе его сиятельства, – словно извиняясь, промолвил он.
– Так его сиятельство все-таки нашел для меня время? – воскликнула Амалия. – Надо же, как это мило! А то, когда я сегодня наведалась в посольство, он велел мне передать, что не может меня принять. То же самое было вчера и третьего дня…
Добраницкий покраснел, побледнел, стал уверять баронессу, что, должно быть, произошла какая-то ошибка и что ни один человек во всем белом свете не ценит Амалию так высоко, как его сиятельство… Вдоволь натешившись этим спектаклем, Амалия все же прервала его:
– И все-таки, зачем же вы сюда пришли?
Тут Добраницкий съежился, сделался даже как-то меньше ростом и промямлил, что его сиятельство… выражает обеспокоенность… просит… умоляет… настаивает… Одним словом, он приказывает баронессе Корф немедленно покинуть Францию.
– И чем же я провинилась перед его сиятельством? – осведомилась Амалия, хотя отлично знала ответ.
Добраницкий сделался еще меньше ростом и едва различимым шепотом дал понять, что дело Монталамбера… очень взволновало его сиятельство… и во избежание скандала, который мог бы иметь весьма и весьма печальные последствия…
– Простите, – невинным голоском поинтересовалась Амалия, – а кто такой, собственно, этот Монталамбер?
Добраницкий вытаращился на нее.
– Я совершенно не понимаю, чего от меня хочет его сиятельство, – продолжила Амалия. – Я не являюсь представителем дипломатического корпуса Российской империи, мой паспорт в полном порядке, и вообще, я путешествую исключительно по собственному желанию. Никто не имеет права указывать мне, что я должна делать. Так и передайте его сиятельству.
Казалось, еще немного и Добраницкий станет ростом с грецкий орех, если не меньше.
– Но ведь ваша миссия, баронесса… Все потеряно, письма пропали, и вдобавок это ужасное убийство…
– Я признаю, что ситуация сложная, – согласилась Амалия, поглаживая собаку. – Но напомните его сиятельству, что мне довелось побывать и в еще более сложных передрягах, и всякий раз я выбиралась из них без ущерба для дела. – Увидев, что Добраницкий колеблется, она решила пустить в ход тяжелую артиллерию: – И вообще, если его императорское величество доверяет мне, то я не вижу повода, почему бы и графу Шереметеву не доверять мне.
– Однако письма… – попробовал возразить чиновник.
– Я их верну, – железным голосом заявила Амалия, и в ее глазах полыхнули золотые искры, на какую-то долю мгновения совершенно ослепившие бедного Добраницкого.
– Как? – робко спросил он.
Амалия хотела совершенно честно ответить: «Понятия не имею», но поглядела на обескураженное лицо своего собеседника и немного смягчилась.
– Я знаю, как, – ответила она. – Положитесь на меня.
– Понятно. – По правде говоря, Добраницкий решительно ничего не понимал, но не хотел ронять лицо перед этой красивой, загадочной и, как он только что понял, зловещей особой. Ведь наверняка именно она прикончила графа, хоть и упорно не желает в том сознаваться. – Это ведь собака господина де Монталамбера?
Пес вздрогнул, услышав имя своего хозяина.
– Вы правы, – ответила Амалия.
– Думаете, она сможет вывести вас на след? – с надеждой предположил чиновник.
– Весьма возможно, – уклончиво отвечала Амалия.
– Я надеюсь, вы понимаете, на какой риск идете, – пробормотал Добраницкий. – Я… я передам его сиятельству ваши слова. Честь имею кланяться, госпожа баронесса.
Амалия проводила посетителя до порога и, захлопнув за ним дверь, заперла ее на два оборота, словно хотела поскорее отгородиться от незадачливого чиновника.