– О, тут проблем никаких не будет, – заверил ее посол. – Недавно мы приобрели у княгини Лопухиной один из ее особняков, к которому она охладела. Он полностью меблирован, а что касается прислуги, то вы можете взять любого из моих людей.
– Я бы хотела сначала взглянуть на особняк, – сказала Амалия, – а относительно прислуги я еще подумаю.
Двухэтажный белый дом оказался прелестным и сразу же понравился Амалии. На соседних улицах располагались жилища многих знатных особ – герцога Лотреамона, к примеру, – но Амалию соседи ни капли не интересовали.
– Пожалуй, я останусь здесь, – заявила она Шереметеву. – А прислуга мне не понадобится, потому что в нашем деле лишние уши совершенно ни к чему.
– Но как же горничная? Разве вы сможете обходиться без ее услуг?
Амалия ответила, что горничная ей не нужна. Она прекрасно знала, сколько дел в свое время провалилось из-за излишней болтливости горничных, и не желала рисковать. Однако граф продолжал настаивать. Положим, горничная ей ни к чему. А повар? Ведь должна же она что-то есть!
– Я думаю, будет вполне достаточно, если из посольства мне три раза в день будут доставлять еду, – сказала Амалия. На том и остановились.
По правде говоря, куда больше вопроса о прислуге Амалию занимал человек, которому она должна была отдать огромную сумму денег, и она спросила графа Шереметева:
– Когда вы сможете устроить мне встречу с графом де Монталамбером? Я бы хотела как можно скорее покончить с этим делом.
– Пожалуй, – отвечал посол, подумав, – сегодня вечером я смогу вас с ним познакомить. Герцогиня де Лотреамон устраивает бал, куда он наверняка приглашен. Если вы не возражаете, я мог бы заехать за вами в семь часов.
– Вы меня чрезвычайно обяжете, ваше сиятельство, – промолвила Амалия.
И, попрощавшись с послом, она отправилась подбирать себе наряд для вечернего приема.
– Графиня де Суассон! – возвестил лакей.
К вновь прибывшей тотчас же поспешила хозяйка – четвертая жена герцога де Лотреамона. Это была молодая и, пожалуй, даже красивая брюнетка немного за двадцать. Но оттого, что она беспрестанно улыбалась широкой, обнажающей десны улыбкой, возникало впечатление, что зубов у нее по крайней мере в два раза больше, чем нужно. За герцогиней тенью следовал брюнет с холеными бакенбардами – ее кузен Люсьен де Марсильяк, журналист и светский острослов, в меру задиристый, в меру язвительный, но безмерно привлекательный, чем он, кстати сказать, пользовался без зазрения совести. Злые языки поговаривали, что между ним и герцогиней роман, но поскольку в Париже у всех есть романы, то никто не обращал на это особого внимания, тем более что герцог де Лотреамон был не то в три, не то в четыре раза старше своей супруги и к тому же успел похоронить всех своих предыдущих жен.
– Дорогая! – проворковала графиня де Суассон. – Какое чудное платье! Ах, как я рада тебя видеть!
– А я-то как рада тебя видеть, Клер! Ты прекрасно выглядишь!
– Ах, Эглантина, ты так добра! Как твой бедный муж? Ему лучше?
На подвижное лицо герцогини де Лотреамон набежало облачко.
– Увы, нет! Доктора опасаются самого худшего. Но он держится, мой бедный Робер!
– Ах, дорогая Эглантина! – расчувствовалась графиня. – Как же это все ужасно!
– Да, моя милая Клер! Ты даже представить себе не можешь, как я страдаю!
– До чего же она отвратительна! – заявила герцогиня де Лотреамон Марсильяку, стоило Клер отойти. – Видеть ее не могу!
– Зачем же ты ее приглашаешь? – спросил журналист.
– Она дальняя родственница Робера. – Герцогиня де Лотреамон передернула плечами.
– Бабушка или прабабушка? – поинтересовался Марсильяк с невинным видом.
– О Люсьен, как ты жесток! По-моему, ей всего шестьдесят лет, не больше.
– Уверен, шестьдесят ей сравнялось еще в прошлом веке, – заявил молодой человек.
– Если не в позапрошлом, – промурлыкала герцогиня, сжимая его руку.
Лакей продолжал объявлять имена прибывающих гостей:
– Мадам Сюзанна Флон! Граф Лериш!
Вечер продолжался своим чередом.
– Ах, дорогая! Как я рада… Счастлива вас видеть, месье! Вы так молодо выглядите… Какое красивое платье… Какая изумительная прическа… Ах, мой бедный муж…
– Так, кто еще? – иронически осведомился Марсильяк, оглядывая входящих. – Маркиза де Брионн, подумать только! Невероятно! Еще когда я был мальчиком, она утверждала, что ей двадцать пять лет, и с тех пор постарела всего на три года. Сейчас всем любопытствующим она говорит, что ей двадцать восемь.