Зимородков потупился. У него были темные лохматые волосы и угольно-черные глаза. Высок ростом, шея короткая, мощная, плечи широкие, над верхней губой тонкий поперечный шрам. Одним словом: мужлан. Всякая другая барышня нашла бы его необыкновенно уродливым, но Амалии он почему-то нравился. Он был диковатый, жутко застенчивый, но при этом невероятно милый.
– Нет, – сказал он, словно нехотя. – Я, собственно, по мелким кражам больше… Вот.
И, сердясь на себя за то, что не сумел солгать половчее, представить свою фигуру в более выгодном свете, взглянул Амалии в глаза. Она улыбалась, и ее лицо по-прежнему излучало тот мягкий свет, который не давал ему отойти от нее.
– А собираете про убийства, – заметила она, мизинчиком, обтянутым кружевом перчатки, указывая на папку. – Зачем?
Пока он раздумывал, что бы такое ей ответить, она запросто взяла его под руку и повела за собой, подальше от скорбных гримас и траурной, церемонной толпы.
– Я собираю про нераскрытые убийства, – сказал он, про себя думал: боже, как глупо… Такая красивая барышня, сразу же видно, аристократка, а ты ей про такое, медведь несчастный! Осел ты, вот кто… – И, знаете, разные там случаи, не поддающиеся объяснению. Ведь не всегда нам удается найти виновного, бывает и так, что он уходит от нас.
– Значит, здесь вы не просто так, – подытожила она.
Он вздохнул, колеблясь между искушением сказать правду и желанием успокоить девушку, которая наверняка знала Жюли. Зачем причинять ей боль? И он ответил:
– Емеля ввел вас в заблуждение. Уверяю вас…
– Значит, вы не думаете, что Жюли убили?
Амалия произнесла эти слова совершенно буднично. Таким тоном спрашивают: «Не правда ли, какая сегодня хорошая погода?», подразумевая только один ответ – положительный.
– Вы смеетесь надо мной, – опасливо сказал Зимородков.
Амалия поднесла руку к голове.
– Я? Нет. У вас лоб не болит?
Он фыркнул, вспомнив, как они давеча стукнулись головами. Амалия засмеялась. Тогда засмеялся и он. Они дошли до конца галереи и повернули обратно.
– Наверное, это должно быть интересно – заниматься кражами, – заметила Амалия.
– Я не занимаюсь кражами, – мягко поправил ее Александр, – я их раскрываю.
– О! А! Простите.
И оба снова засмеялись. Горничная, бежавшая им навстречу, посмотрела на них с укоризной.
– А на досуге, – продолжал Александр, – размышляю вот над этим. – И он кивнул на папку. – Прелюбопытные бывают истории.
– Правда? Расскажите.
Зимородков замялся. Он привык к поддразниванию светских барышень, привык к тому, что его, мелкого служащего, они не принимают всерьез; но Амалия, казалось, говорила искренне, и ей вроде бы нравилось слушать его. Поколебавшись, он открыл папку.
– Ну, взять хотя бы дело маркизы де Сентонж. О нем писали все французские газеты.
– Я, кажется, читала об этом, – сказала Амалия. – Странное самоубийство и всякое такое.
Они снова оказались у лестницы, став свидетелями душераздирающей сцены: маленькая женщина в черном безудержно рыдала, а господин в орденах тщетно пытался ее успокоить, губы у него дрожали. Женщина была матерью покойной. Зимородков заметил, что Амалия изменилась в лице.
– Уйдемте в сад, – попросила она, – и там поговорим, хорошо? Я… у меня недавно умер отец, и мне тяжело видеть все это.
Зимородков мысленно выругал себя за недогадливость. Он подал Амалии руку и повел ее прочь.
Глава 5
Три разрозненные заметки из «Сьекль Франсэ» (в переводе с французского его благородия господина коллежского регистратора Александра Зимородкова).
1) Заметка от 20 августа 1878 года.
Самоубийство маркизы
«В высшей степени прискорбное происшествие имело место в замке Сентонж всего два дня тому назад. Маркиза Элен де Сентонж, молодая, красивая жена владельца замка, покончила жизнь самоубийством, выстрелив себе в голову перед вечерним ужином. Сам факт самоубийства сомнению не подлежит, ибо это ужасное событие случилось на глазах у пяти человек, которые до сих пор не могут опомниться от увиденного. Поговаривают, что маркиза решилась на отчаянный шаг, устав от ветрености своего супруга, маркиза Луи де Сентонжа, чьи галантные похождения давно сделались в округе притчей во языцех. Следствие, начатое господином Лапулем, пока не нашло других причин для столь отчаянного поступка. Впрочем, само следствие является чистой формальностью, ибо версия о самоубийстве благодаря уважаемым людям, которые оказались невольными очевидцами драматической гибели маркизы, не допускает каких-либо иных истолкований».