Всю жизнь я сдерживал свои инстинкты, сковывал и порабощал избыточную жизненную энергию. Наконец-то я мог свободно распоряжаться своим умом и физической мощью в яростной борьбе за существование; я познал вкус к жизни и свободу, о которых даже не мог мечтать.
Во всех моих странствиях — а покинув долину, я покрыл огромные расстояния — я не встретил даже признаков присутствия человека или кого-нибудь, хотя бы отдаленно его напоминающего.
Именно в тот день, когда в просвете между утесами я увидел волнующиеся луга, я внезапно столкнулся с человеческим существом. Встреча была неожиданной. Я шел по поросшему кустарником горному плато, беспорядочно усеянному валунами, как вдруг передо мною открылась сцена, поражающая своей первобытностью.
Местность впереди пошла под уклон, образовав неглубокую ложбину, густо заросшую высокой травой, указывающей на присутствие родника. Посередине этой ложбины фигура, подобная повстречавшейся мне по прибытии на Альмарик, вела неравный бой с саблезубым леопардом. Я остановился в изумлении, ибо не предполагал, что найдется человек, могущий встать на пути огромной кошки и остаться в живых.
Непрерывные взмахи сверкающего меча образовали мерцающий круг между чудовищем и его жертвой, а окровавленная пятнистая шкура говорила, что клинок уже не раз пронзил плоть зверя. Но это не могло продолжаться долго; в любой момент я мог оказаться свидетелем, как фехтовальщик будет подмят огромным животным.
Одновременно с этой мыслью я понесся вниз по отлогому склону. Я ничем не был обязан незнакомцу, но его доблестная битва взволновала меня. Я не кричал, а молча бросился вперед, сжимая, в руке смертоносный клинок. В момент, когда я приблизился, огромная кошка прыгнула, и меч, вращаясь, вылетел из руки сражавшегося, сбитого обрушившейся массой. И в тот же миг одним вспарывающим ударом я выпустил саблезубому кишки.
И сразу же отскочил назад, а смертельно раненная кошка с воплем откатясь от жертвы, начала валяться и метаться по траве, ревя и взрывая лапами землю.
От такого зрелища могло стошнить и самого стойкого, и я испытал чувство облегчения, когда искалеченный зверь задергался в конвульсиях и затих.
Я повернулся к мужчине, почти не надеясь обнаружить в нем признаков жизни, ибо видел, что в момент падения ужасные саблевидные клыки гигантского хищника вонзились ему в глотку.
Он лежал в большой луже крови, его горло было страшно изуродовано. Было видно, как пульсирует в ране большая шейная вена, но неповрежденная. Огромная когтистая лапа располосовала ему бок от подмышки до бедра самым ужасным образом. Я видел обнаженную кость, из разорванных вен струилась кровь. Но к удивлению, человек был не только жив, но и в сознании. Правда, пока я его осматривал, его глаза подернулись пленкой и потускнели.
Я оторвал полосу от его набедренной повязки и наложил на бедро жгут, несколько уменьшивший ток крови; после этого беспомощно посмотрел на него. Несомненно, он умирал, хотя мне было кое-что известно о выносливости и жизнестойкости дикой природы и ее людей. А этот человек был именно таким; с виду он был таким же свирепым и волосатым, хотя и не столь огромным, как тот, с которым мне пришлось драться в первый день на Альмарике.
Я продолжал беспомощно стоять, как вдруг что-то зловеще просвистело мимо уха и вонзилось в склон позади меня. Я увидел торчащую в земле длинную дрожащую стрелу, и в тот же миг услышал яростный крик. Оглядевшись вокруг, я увидел полдюжины волосатых мужчин, несущихся ко мне, на бегу прилаживая стрелы к лукам.
Непроизвольно выругавшись, я помчался вверх по короткому склону; свист стрел вокруг головы будто приделал крылья к моим пяткам. Очутившись под прикрытием кустарника, окружавшего ложбину, я не остановился, а продолжал бежать дальше, раздосадованный и разгневанный. Очевидно, люди Альмарика были столь же враждебны, как и животные, и правильно будет избегать их и в дальнейшем.
Внезапно я обнаружил, что мой гнев вытеснила фантастическая мысль. Я понял некоторые крики мчавшихся ко мне людей. Слова были произнесены по-английски, да и при первой встрече мой противник тоже говорил на этом языке. Тщетно я напрягал ум в поисках объяснения этому. Я обнаружил, что, хотя неодушевленные и одушевленные предметы на Альмарике часто очень напоминали земные, между ними всегда присутствовало и разительное отличие — в веществе, в качестве, в форме или образе действий. Здравый смысл отказывался признавать, что конкретные условия на разных планетах могли развиваться настолько параллельно, что привели к появлению идентичного языка. Но я не мог ставить под сомнение то, что слышал собственными ушами. Выругавшись, я оставил этот вопрос как слишком невероятный, чтобы сейчас тратить время на его обдумывание.