— Вот именно — в жизненном цикле! Ваших консультантов интересовало только то, что связано с жизнью саранчи. Корифеев давили груз привычных представлений, инерция мышления: упаси бог помыслить нечто такое, что не укладывается в рамки стандартных теорий! А ведь все так просто: раз изучение жизни насекомых не дало результатов, может быть, разгадка кроется…
Мэрфи встрепенулся. Слова Митта насторожили его — это было нечто новое, какой-то припасенный под занавес важный козырь.
Неужели комиссар все еще надеется, что сумеет переубедить его? Не выйдет! И Мэрфи решительно прервал Митта:
— Ну, знаете, это уж слишком! До такого действительно надо додуматься: искать какую-то мифическую роль, которую якобы играет саранча после собственной смерти! И это говорит биолог! Что за мистика и некрофилия! Какая чушь! А может, вы сейчас заявите, например, что корнуэлльская саранча — это форма разумной жизни? Так говорите прямо, не стесняйтесь — по сравнению с другими нашими заявлениями это будет звучать не так уж нелепо!
— Досужие фантазии — не моя специальность! — вспыхнул в ответ Митт. — Я хочу, чтобы выводы основывались на всех известных фактах и не противоречили ни одному из них. А этого у вас не получается…
— Саранча в сообществе форм корнуэлльской жизни никакой роли не играет — это доказано!
— Живая саранча — верно. Следовательно, напрашивается единственный вывод: какую-то очень важную функцию экологического равновесия Корнуэллы обеспечивает сам процесс ее отмирания! Необходимо разгадать эту загадку. И ни в коем случае ничего против насекомых не предпринимать — вот мое глубочайшее убеждение. Готовящийся удар может вызвать последствия, которые сейчас и представить невозможно!
Мэрфи иронически хмыкнул.
— Мне кажется, — не позволяя больше себя прерывать, с жаром продолжал комиссар, — я нащупал путь к разгадке тайны корнуэлльской саранчи. Поверьте, это важно, необыкновенно важно… Еще немного времени — и я смогу представить твердо установленные факты…
— Немного — это сколько?
— Послушайте! Вы же не меньше моего должны быть заинтересованы в установлении истины. Пока не поздно распорядитесь отменить операцию… хотя бы отложите её до следующего цикла размножения… Разве это изменит хоть что-нибудь в масштабах общечеловеческого прогресса?
Вице-председатель еле сдержал улыбку. До следующего цикла — это почти четыре земных года. Человечество, конечно, такой срок переживет. А скольких миллиардов и триллиардов будет стоить эта отсрочка и Межпланетной горнодобывающей, и “Старс инжиниринг”, и всем другим, чьими средствами и усилиями должно осуществиться задуманное! Они-то ждать не станут — просто-напросто сожрут “Спэйс сафари” почище всякой саранчи — даже косточек не оставят! И вообще, черт его знает, этого фанатика, вдруг он и в самом деле отыскал какую-то ерунду, на основании которой Верховная комиссия пересмотрит с таким трудом добытое решение! Нет, отступать уже никак нельзя — надо бить его, и бить наверняка!
— А где гарантия, что ко времени следующего цикла я опять не услышу тех же самых слов? И вы снова будете утверждать, что вот-вот подойдете к разгадке тайны. А тайны-то никакой не существует! За ликвидацию саранчи высказались крупнейшие ученые. Я понимаю — для вас их авторитет, конечно, не аргумент. Но должны же что-то значить для вас такие категории, как прогресс достижение человечеством новых высот, неуклонное стремление вперед… Ведь это же просто смешно: какие-то букашки, о которых, кроме плохого, и сказать-то нечего для вас важнее, чем судьба человечества! У меш создается впечатление, что именно вы проявляете непростительную однобокость взглядов и полное непонимание наших главных принципов и ценностей. Все ваши попытки сорвать операцию еще получат принципиальную оценку: не забывайте — я облечен полномочиями Верхов ной комиссии. Их выполнение — мой священный долг и обязанность!..
Митт молча собрал записи, медленно встал и тяже по двинулся к выходу. Мэрфи с облегчением вздохнул: пусть комиссар, если хочет, сам обращается в Верховную комиссию. Даже при самых благоприятных для Митта обстоятельствах указание об отмене операции дойдет до Корнуэллы намного позже, чем все будет закончено.
На посадочной площадке катеров-челноков кипела напряженная работа. От пакгаузов сплошным потоком тянулись на взлетное поле доверху наполненные контейнерами грузовые гравипланы. У катеров машины останавливались, и не знающие усталости роботы-стивидоры торопились быстрее принять груз на борт. Какая разница, с какой партией и на каком транспорте уйдет он с Корнуэллы, — дорога долгая, там, в космосе, потом разберутся и доставят по назначению. Главное, не задерживать погрузку сейчас!
Прочный прозрачный фонарь герметически закрывал кабину их гравиплана, и поэтому Мэрфи и Чук могли позволить себе наблюдать за царившей вокруг суетой, сняв тяжелые шлемы. У Мэрфи совершенно не было желания попадаться лишний раз кому-нибудь на глаза, и он распорядился поставить машину как можно дальше от пассажирского павильона, укрывшись в тени какого-то пакгауза, едва ли не единственного, из ворот которого к катерам ничего не везли.
Совсем недавно, печально констатировал про себя вице-председатель, Корнуэлла была охвачена оживлением другого рода. Не отсюда лихорадочно старались отправить все, что только можно, а, наоборот, сюда тек возрастающий с каждым днем поток грузов.
Мэрфи саркастически улыбнулся. Уроки истории учат только тому, что они еще никогда никого ничему не научили, — вот, пожалуй, самый универсальный закон из всех, открытых до сих пор человечеством. Ему вспомнились дни проведения операции — его звездные дни. Никогда в жизни не чувствовал себя Мэрфи таким всемогущим и счастливым. К нему сходились все нити гигантского мероприятия, в его распоряжение были предоставлены все имеющиеся на планете ресурсы, весь персонал Межпланетной горнодобывающей корпорации, “Старс инжиниринг”, “Нюклеар траст”, десятков других могущественных компаньонов. И во главе каждой группы стояли люди, скафандры которых украшала эмблема его фирмы: два стремительных, как вспышка молний, зигзага — стилизованное изображение начальных букв слов “Спэйс сафари”.
На Корнуэлле тогда бушевала весна — единое для всей обитаемой Вселенной время пробуждения и расцвета жизни. Могучие инстинкты властно будили во всем живом яростную страсть продолжения рода. Корнуэлльскую саранчу эти инстинкты окрыляли — в самом прямом смысле слова — и собирали в тучеподобные миллиардокрылые стаи, хотя все остальное время года отвратительные насекомые жили порознь и способностью летать не обладали.
С приходом весны саранча спешила отправиться в зоны размножения. Таких зон на Корнуэлле было около тридцати — территорией от полутора до двух тысяч квадратных миль каждая. Насекомые со всей планеты устремлялись сюда, чтобы только здесь и нигде больше отложить яйца и как можно быстрее снова разлететься, возвращаясь в места, откуда начинался перелет и где им предстояло лишь одно — отмереть.
Что толкало их, свершивших свое биологическое предназначение, на это лишенное всяческого смысла возвращение? Зов предков? Голос крови? Ностальгия? В то время этого никто еще не знал…
Именно в зонах размножения, по плану Мэрфи, насекомые должны были быть уничтожены. Это был самый подходящий момент: локализованные одновременно в сравнительно небольших районах, они становились удобной мишенью. Лучшими вирусологами (программу финансировал “Спэйс нюклеар траст”) был выделен биопрепарат, смертельный для саранчи, но абсолютно безвредный для всех остальных форм корнуэлльской жизни.
И так только стаи этих тварей начали концентрироваться в своих зонах, войско Мэрфи вступило с ними в решающее сражение.
Дело было сделано быстро и эффективно. Еще заканчивали оставшуюся черную работу автоматы-бульдозеры, сгребая дохлую саранчу в огромные холмы, еще полыхали эти холмы, озаряя на десятки миль корнуэлльские ночи (расчеты показывали, что такой способ избавиться от тысячетонных разлагающихся масс орга ники являлся наиболее оптимальным), а люди уже спешили насладиться всем, что отныне дарила ил прекрасная Корнуэлла.