— Не плачь. Слезы тебе не идут. Что скажет Джим, если увидит тебя в таком виде?
Селена улыбнулась сквозь слезы.
— Он скажет, что у меня самый лучший в мире брат.
Данте покачал головой.
— Это вряд ли. Самый лучший в мире брат не заставляет сестру плакать.
Селена потупила взгляд и вздохнула.
— Что с тобой? — спросил Данте.
— Габриэль… — она запнулась. — Габриэль сказал, что ты спас его.
Лицо Данте мгновенно помрачнело.
— Он так сказал?
— Да. Как ни странно, папа его не убил. Он отказался объяснять, почему ты так поступил, посоветовал спросить у тебя.
Данте покачал головой.
— Прости, Селена, но я пока не готов об этом говорить.
Она торопливо кивнула и снова вперила взгляд в простыню.
— А еще… Еще ему очень жаль, что так произошло.
— Не верь ни единому его слову, Селена, — предупредил Данте.
— Но мне показалось, что ему и правда…
— Он лжец. Он обманул меня, обвел вокруг пальца, как слепого котенка!
— Я знаю, он сам в этом признался! — воскликнула Селена. — Но он сожалеет…
— Селена, поверь мне. Я знаю его, как никто другой. Возможно, я единственный человек, который знает его больше, чем он сам. Повторяю — он лжец, доверять которому подобно смерти. Я уже обжегся, и не хочу, чтобы это произошло с тобой или с близнецами.
Девочка вздохнула. Поняв, что Данте не собирается развивать тему, она предпочла ее сменить.
— Как ты себя чувствуешь?
— Голова болит, — с отсутствующим видом ответил Данте, глядя в стену. — Но это ерунда.
— Папа сказал, что ты снова переедешь к нам.
— Не знаю, Селена. Я бы с радостью, но…
— Я ему так и сказала, — девочка расплылась в улыбке. В сочетании со слезами на щеках это выглядело очень трогательно. — Но он, кажется, считает, что до сих пор может принимать решения за тебя.
Данте машинально улыбнулся в ответ.
Он пробыл в больнице еще неделю. Карлос, близнецы и Селена не отходили от палаты ни на шаг, но Амарант так и не появился. Данте упорно гнал от себя мысли о нем, избегал разговоров на эту тему. В остальном же все шло прекрасно. Впервые за много месяцев он снова был со своей семьей.
Когда Данте вышел из больницы, на улице светило солнце. Небо сияло яркой голубизной, на нем не было и намека на облака. Боль послала предупредительный сигнал, и Данте надел капюшон. Он запретил Карлосу выбрасывать простреленную куртку. Пусть до сих пор по коже бежали мурашки, стоило вспомнить хищно вонзающуюся в него пулю, но это неизменно будило воспоминания об Амаранте. Он не должен забывать.
— Карлос, — обратился он к полицейскому. — Езжайте домой.
— А ты? — обеспокоенно спросил тот, нахмурив брови.
— Я скоро приеду. Мне нужно кое с кем увидеться.
— Ты хочешь найти Габ…
— Нет. Я очень давно их не видел. Думаю, мне стоит их навестить.
Карлос понимающе прищурился.
— Хорошо. Только не задерживайся.
Прощай
Солнце сияло вовсю, заливая все вокруг нестерпимо ярким светом. Но впервые в жизни Данте не прятался от его лучей.
Он хотел, чтобы ему было больно. Больно, как никогда в жизни, он хотел потерять сознание, чтобы прекратить другую боль, терзавшую его глубоко внутри.
Боль предательства.
Амарант. Вот почему в доме оказался этот цветок. Амарант оставил свою визитную карточку, подписавшись кровью его родителей. Он сделал это и не хотел, чтобы Данте узнал. Потому и представился Габриэлем, зная, что настоящее имя не позволит ему манипулировать Данте.
Злые слезы побежали по щекам. Надгробие с двумя крестами расплылось в свете солнечных лучей.
«Здесь покоятся Кармен и Хоакин, любящие родители».
Издевательская надпись никак не желала терять четкость.
Данте не был здесь девять лет. После похорон его нога ни разу не ступила на огороженный участок с ужасным двойным надгробием. Но он просто не знал, куда пойти. Объяснение для Карлоса было не более чем отговоркой. При детях и Карлосе он гнал от себя мысли о демоне, но здесь ему никто не мешал. Нужно было навсегда избавиться от этого призрака.
Данте сидел на траве, положив голову на скрещенные руки. Слезы не останавливались, наоборот, боль только подталкивала их к выходу.
Как он мог так поступить? Сколько они пережили вместе… Как Габриэль спас Селену… Как Данте в свою очередь отплатил ему той же монетой.
Данте вздрогнул, вспомнив обжигающую боль от пули, засевшей в его грудной клетке. Но потрясение, которое он испытал, услышав истинное имя Габриэля, не шло ни в какое сравнение со смертью. Лучше бы он умер. Тогда не было бы сейчас гадкого ощущения, что все напрасно. Девять лет поисков — и он позволил себя обмануть, практически найдя ответ. Почему он поверил Габриэлю? Почему?