Наконец, достигнув максимума тишины и внимания, он начинает урок грозным, рокочущим басом, скандируя для внушительности каждое слово:
— Аль-бу-ин под-пи-сал мир!..
Урок закона божьего.
Дон Балоза ведет урок с закрытыми глазами. То и дело он обмахивается платком, который не выпускает из рук.
— Иисус представляет нам бога в виде отца. Бог — это отец всех людей. Но прежде всего он отец Иисуса. Иисус не присоединяется к всеобщему зову: «Отче наш!», а взывает: «Отец мой!»
Ученики слушают рассеянно, с отсутствующим видом. Мысли их витают где-то далеко.
Кто зевает, кто опустил голову на крышку парты. Слова дона Балозы повисают в воздухе:
— Иисус прежде всего сын божий. Он обладает таким же могуществом, как и его отец…
Бочка пытается дотянуться до сидящей впереди девочки. Вонючка и Жердь на цыпочках выходят из класса. Дон Балоза закругляется:
— А кроме того, существует еще дух святой, которого следует рассматривать в том же плане, что и отца и сына. Он, как и они, есть бог. Существует лишь один бог, но он в то же время и Иисус, и святой дух. Вот почему мы говорим, что бог триедин, то есть един в трех ипостасях…
Наконец священник открывает глаза и с удивлением видит, что класс опустел. На местах остались лишь две девочки.
Урок греческого языка.
Пискля с большим пафосом декламирует по-древнегречески стихотворение Архилоха. Он почти в экстазе.
— Эпта некрон гар пезонтон ус эмарпсамен позйн кейлиой фонэес эймен…[2]
Затем смотрит на Бобо и повторяет специально для него особенно труднопроизносимое слово:
— Эмарпсамен.
Бобо, весь напрягшись и вспотев от усердия и страха, пытается повторить:
— Эмарп…
Но язык не слушается, и с губ его срывается звук, не только неблагозвучный, но почти что непристойный.
Класс разражается смехом. Бобо оглядывается на товарищей и говорит с притворным раздражением:
— Не смейтесь, идиоты, у меня и так ничего не получается.
Затем вновь поворачивается к Пискле, который смотрит на него с добродушным и снисходительным видом. Учитель даже слегка растроган его упорным стремлением справиться с нелегкой задачей. Бобо просит:
— Пожалуйста, повторите еще раз…
— Эмарпсамен. Обрати внимание на положение губ и языка… Эмарпсамен…
Бобо собирается с силами и совершает новую попытку:
— Эмарп…
Но вновь язык его подводит, и с губ срывается негромкий звук, вызывающий в классе дикий хохот. Мальчишки хохочут неестественно, преувеличенно громко. Один даже катается по полу от смеха. А Бобо снова оборачивается и говорит:
— Ну перестаньте, прошу вас… вы же видите, как это трудно…
Пискля вновь повторяет трудное слово:
— Эмарпсамен, эмарпсамен… Попробуй и ты быстро произнести два-три раза подряд, без перерыва… Может быть, в первый раз ты и ошибешься, но потом поправишься… У тебя обязательно получится…
Бобо несколько секунд молчит, чтобы вновь получше сосредоточиться. Потом решительно приступает:
— Эмарпс…
Вместо двух последних звуков опять раздается нечто неприличное, но теперь уже куда отчетливее. Бобо пытается произнести хотя бы только «псамен», но всякий раз изо рта вырывается одно и то же.
Он издает эти звуки все быстрее и быстрее, упорно и нахально, прямо в лицо учителю, который наконец начинает подозревать, что над ним насмехаются. Лицо у него мрачнеет, и, чтобы избавиться от Бобо, он кричит:
— Иди на место! Садись!
Урок рисования.
Ученики по очереди зажимают пальцем нос. Учительница рисования смотрит на них, и на ее плоском, как камбала, лице отражается изумление. Бобо поднимает руку.
— Разрешите выйти! Вонючка воздух испортил!
Вонючка развалился на парте как свинья. Покраснев, он поднимает голову и, водя во все стороны своими косыми глазами, обиженно возражает:
— Ну что ты врешь!
Уборные.
Бобо шествует по длинному широкому коридору, куда выходят двери классов. Заходит в уборную. Глубоко и облегченно вздыхает, словно наконец нашел спокойный уголок. Из кабинок, отгороженных невысокими, не доходящими до потолка дверями, слышится тихое журчание воды.
Он подходит к окну, из которого виден бескрайний простор голубого неба. Смотрит вниз, во двор. В одном из окон замечает женщину, разбивающую над сковородкой яйцо. Доносятся голоса; люди свободно идут по улице — каждый, куда ему надо. Над низкими крышами в воздухе плывет запах моря. Бобо мечтательно говорит про себя: «Интересно, есть ли кто сейчас на берегу?»
2
семеро мертвыми пали, когда мы пешком их настигли, а нас — их убийц тысяча было…