Я просыпаюсь рано утром и просто лежу, не зная, что мне с собой делать. Я думаю о временах, когда мы были маленькими и играли на железнодорожных путях. Ты помнишь, как мы клали вилки и ножи на рельсы и ждали, когда поезд их расплющит? Мы прождали весь день. Никакого поезда не видать. Мы ошиблись с днем. Но ты говорил про то, чтобы однажды сесть в этот поезд, доехать через тундру до Эссре и стать там кем-то особенным. Надеюсь, ты стал кем-то особенным. Думал я и о другом. Другое воспоминание:
Остальная часть письма отсутствовала. Ваня пролистнула страницы. Письмо на дне коробки насчитывало нескольких коротких строк. Оно датировалось несколькими месяцами после предыдущего.
Теперь стало совсем тяжело. У меня больше нет работы. Говорят, я слишком болен, чтобы работать. Все, чем я занят — это сижу дома и смотрю в окно. Я думаю о тебе. Почему ты не ответил?
— Простите, — громко сказала Ваня. — Вы не знаете, что случилось с Даниэлем? От чего он умер? Потому что он ведь умер не от экземы, да?
— Я хорошо это помню, — отозвался из-за стола Евген. — Он лег под автоматический поезд. Люди об этом говорили несколько месяцев.
Ваня открыла следующую коробку, в которой лежали заметки, принадлежащие перу разных людей. Бумага была тонкой, часть листов — вовсе хрупкими. От документов пахло сухостью и плесенью одновременно. Она листала журналы записей, письма, немногочисленные дневники. Большую часть составляли письма. Кое с чем Ване повезло: инженер в письмах обсуждает с коллегой разработку продукции коммуны, врач в дневнике прохаживается по чрезмерному использованию мыла. Через какое-то время она заметила у своего локтя чашку с кофе. Дневник врача внезапно обрывался, последнюю треть вырвали.
Нижнюю треть коробки заполняли письма от некоей Дженни. Дженни была первопроходцем — не только заселяла Аматку из Эссре, но и родилась с той стороны, до колонизации. Она детским размашистым почерком писала письма матери.
Из первого письма Ваня узнала, что мать Дженни не участвовала в колонизации. Дженни все равно ей писала, чтобы сохранить о ней память. Она подробно описывала колонизацию, рисуя свою жизнь: долгие поездки на неудобных сиденьях в вагонах, которые ломались один за другим; временные лагеря; «упорный умственный труд» по строительству Аматки. Ниже этого специфического упоминания страницу просто разрезали пополам. Когда письмо продолжилось, Дженни жаловалась на отсутствие вещей первой необходимости и на то, что им приходилось месяцами обходиться без элементарной гигиены и медицинских припасов.
Я так устала стирать прокладки для месячных. Я устала от прокладок из ткани и неприятного запаха у людей изо рта. Было бы так замечательно хоть раз попользоваться одноразовой прокладкой или — о роскошь — тампоном! И почистить зубы.
Ваня приметила слова «одноразовая прокладка». В этом письме тоже не хватало нескольких страниц. Наконец она встала, чтобы размять спину. В животе ощущался смутный дискомфорт. Она, должно быть, проголодалась.
— Нашли что-нибудь? — спросил из-за стола Евген.
— Да, довольно много. Но в некоторых местах не хватает страниц.
— Это значит, что их отредактировали.
— Отредактировали?
Евген откашлялся. У Вани опустились уголки рта. Евген посмотрел на нее и кивнул. Снова наступила тишина.
— Это ваша работа? — спросила Ваня.
— Да. По крайней мере, когда поступают новые материалы.
— Тогда вы знаете, что в них говорилось.
Он снова прокашлялся.
— Иногда мне думается… — начала Ваня, глядя на Евгена.
Если она его неверно истолковала в последний приход сюда, это могло плохо кончиться. Она собралась с духом и продолжила.
— Иногда мне думается, что было бы неплохо узнать, можно ли было выбрать другой образ жизни. Если бы можно было узнать, что на самом деле произошло раньше. А потом составить собственное мнение.
Евген встретил ее взгляд. Он собирался ответить, и тут в гардеробной хлопнула дверь. Он немедленно начал складывать бумаги обратно в коробки. Пока новый посетитель расспрашивал Евгена о биографических описаниях, Ваня выскользнула за дверь.
Кровать не привезли. Они лежали спиной к спине. Если Нина находила это неудобным, то она этого никак не показывала. Если ей нравилось делить постель — этого тоже не было заметно. То, что она разглядывала Ваню в то первое утро, вероятно, было совпадением. Ваня лежала без сна, чувствуя тепло тела Нины там, где они соприкасались, пытаясь успокоиться размышлениями о том, что ей запомнилось из «О Теплице 7».